На все четыре стороны

проклятия.

Да… Это, видимо, и называется: начали за здравие, кончили за упокой! Вроде начинает улавливаться какой-то смысл, но мешают повторы, повторы!

Алена снова внимательно поглядела на цифры, сопоставила их со словами и увидела, что повторы слов возникают там, где имеют место повторы цифр. А если выписать их только по разу, что получится?

Вместе гибель таят и не раз ее приносили но если разрознить их и от себя отдалить проклятия

Здорово! Вполне осмысленная фраза. Даже при том, что без знаков препинания. Правда, она не окончена.

Проклятия – что? Какое должно слово стоять дальше?

Да очень простое! Что у нас является ключевой цифрой шифровки? 18! Какое слово смотрит из сердечка на восемнадцатой странице? То самое назойливое избегнешь! Ну вот оно и нашло свое место!

Вместе гибель таят и не раз ее приносили но если разрознить их и от себя отдалить проклятия избегнешь

Роскошная фраза! Гекзаметр! Чистый Гомер! Звучит внушительно, словно библейское пророчество! И кстати, в пророчестве нашем не сколько-нибудь, а 18 слов…

Только что все это значит? К чему имеет отношение с таким трудом открывшийся Алене текст? И что, ради вот этого пророчества ее сбросили с лестницы и вырвали закладку из книги? Но ведь его можно прочесть, шифр закладки можно разгадать, только имея неправильно сброшюрованный экземпляр!

Или таких экземпляров несколько?

Но почему все-таки повторяются цифры? Зачем нужны повторы, ведь они только затуманивают смысл фразы? Или это какой-то отвлекающий маневр?

– Алена, вы спите? – раздался вдруг негромкий вопрос.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула обеспокоенная Марина.

– Ой, добрый день! – воскликнула она, увидев Алену. – У вас тишина, и я подумала, что ж такое, неужели вы еще спите… Нам уходить пора, мы с Лизочкой приглашены на день рождения к Мари, ну, к той беленькой девочке, с которой она играет в скверике на Монтолон. Помните ее?

– Конечно. Но ведь вы говорили, что идете к двенадцати?

– Да, но сейчас уже одиннадцать, а у нас еще подарка нет. Я совершенно забыла. Сейчас сходим в детский отдел Галери Лафайет и…

– Что?! – Алена вскочила с кровати, на которой, оказывается, сидела все это время среди разбросанных листков бумаги. – Сколько, вы говорите, сейчас времени?

Вместо ответа Марина постучала пальцем по циферблату будильника.

Одиннадцать… В самом деле! Ничего себе… Выходит, она занималась дешифровальными работами чуть не два часа!

Не слабо…

Стоп! Одиннадцать?! Но ведь Алене к двум часам дня надо быть на уроке аргентинского танго в Шантильи, вернее, в деревне, как ее там, Люзарш, вернее, в лесу Гуи, вернее, в замке Эриво!

Она вихрем пролетела в ванную, крича:

– Марина, вы не знаете, с какого вокзала отправляются поезда на Шантильи?

– С Сен-Лазара. А что, вы решили поехать в Шантильи?

– Ну да. Знаете, замок принца Конде, где закололся Ватель, и все такое…

Почему-то у Алены не повернулся язык признаться, что замок принца Конде, где закололся Ватель, а также сами принц Конде и его нервный метрдотель интересуют ее лишь постольку, поскольку неподалеку от Шантильи расположена танцевальная школа мадам Вите. Но, с другой стороны, не стоит зарекаться. А вдруг у нее найдется время заглянуть в шато Шантильи и почтить память Вателя потом, после урока аргентинского танго?

Спустя час Алена бежала к вокзалу Сен-Лазар, прихрамывая лишь самую чуточку. Ветер охальничал с ее юбкой-разлетайкой как хотел. Но разве Алена не дала себе слово, что больше никогда и ни за что не будет танцевать аргентинское танго в брюках? Дала. И слово это она намеревалась сдержать.

Из воспоминаний Зои Колчинской

…Мне кажется, на предыдущих страницах я чрезмерно много времени уделила описанию нашего знаменательного перехода через линию фронта. Ну кому, в самом деле, интересно описание охоты на людей, которая была устроена с двух сторон? Малгожата оказалась права: нас норовили подстрелить и красные, и белые, то есть и чужие, и свои, и хоть пули их по большей части свистели мимо, одна все же попала мне в плечо. Об обстоятельствах своего ранения я тоже написала, как мне кажется, слишком подробно и уныло. Ну что же, ведь и сам материал не слишком-то веселый! Довольно, впрочем, было сказать, что, когда я упала, заливаясь кровью, меня поднял и понес Всеволжский, однако уже на подходе к позициям наших он тоже был сражен шальной пулей.

К тому времени из передовых окопов наших разглядели наконец, что стреляют по безоружным гражданским беженцам, и пальба прекратилась. Двое или трое солдат даже вышли, чтобы помочь Малгожате донести раненых, однако Всеволжскому помощь уже не понадобилась. Он был убит наповал. Я хоть и лежала без памяти, все же была жива, и Малгожата, чуть только оказалась на земле обетованной, потребовала, чтобы меня отправили в военный лазарет.

Каково же было мое удивление, когда я очнулась после долгого беспамятства и увидела над собой сначала лицо какой-то незнакомой сестры милосердия в белом, столь привычном мне платке, низко надвинутом на брови, а рядом – лицо врача… Нет, конечно, я решила, что у меня жар и бред, потому что это