Шамкая беззубым ртом, принцепс сената объявил, что слово предоставляется Марку Туллию Цицерону.
С одной стороны сенаторских трибун раздались аплодисменты, с другой стороны послышался недовольный гул. Среди негодующих сенаторов я узнал Марка Антония и Куриона, которые сидели в самом нижнем ряду, положив руки на мраморный бордюр, ограждавший круглую площадку в центре зала. На эту площадку не спеша сошел по ступеням седовласый, чуть сутулый, немолодой римлянин в безупречно уложенной по фигуре белой тоге. Продолговатое гладко выбритое лицо Цицерона с крупным прямым носом, высоким лбом и тяжелым подбородком несло на себе печать скорбной задумчивости.
Я с бьющимся сердцем чуть подался вперед, прижавшись плечом к холодной колонне. Судьба подарила мне возможность услышать речь из уст самого прославленного оратора Рима!
Оказавшись на площадке для ораторов, Цицерон величаво вышел на середину и повернулся лицом к Марку Антонию.
– Видят боги, я не собирался сегодня выступать с речью, поскольку не совсем еще оправился от болезни, – начал Цицерон, взглянув на Марка Антония с явным неудовольствием, – но речь народного трибуна Антония возмутила меня своей бесстыдной наглостью и потугой выставить Цезаря чуть ли не благодетелем Рима. Марк Антоний не забыл упомянуть и о своих заслугах перед народом и государством, хотя, на мой взгляд, все его «заслуги» смахивают на преступления, ибо замешены на подкупе, клевете и запугиваниях.
Цицерон ненадолго умолк, так как его сторонники вновь громко захлопали в ладоши.
Цицерон поднял правую руку, призывая к тишине, и продолжил тем же тоном:
– У людей неразумных и беспамятных все случившееся с ними уплывает вместе с течением времени, и, ничего не удержав, ничего не накопив, вечно лишенные благ, но полные надежд, они смотрят в будущее, не замечая настоящего. И хоть судьба может и не дать их надеждам сбыться, а все хорошее, что было в прошлом, неотъемлемо, – тем не менее они проходят мимо верных даров судьбы, грезят о ненадежном будущем и в результате получают по заслугам. Пренебрегая разумом и образованием – единственной твердой основой всех внешних благ, они собирают и копят лишь золото и никогда не могут насытить алчность своей души.
Речь Цицерона опять была прервана дружными рукоплесканиями.
– Теперь я обращаюсь непосредственно к тебе, трибун Антоний, – снова заговорил Цицерон. – Едва надев мужскую тогу, ты тотчас же сменил ее на женскую. Сначала ты был шлюхой, доступной всем; плата за блуд была определенной и не малой, но вскоре вмешался Курион, который отвлек тебя от ремесла шлюхи и вступил с тобой в постоянный и прочный брак…
Марк Антоний вскочил со своего места и принялся осыпать Цицерона грязной бранью, а его сторонники среди сенаторов начали громко возмущаться и топать ногами.
Цицерон стоял прямой и гордый, с невозмутимым лицом, ожидая, когда принцепс сената и Помпей утихомирят Марка Антония и его единомышленников. Когда тишина в зале была восстановлена, Цицерон продолжил свою обличительную речь:
– Но оставим в стороне блуд и гнусности Марка Антония. Есть вещи, о которых я, соблюдая приличия, говорить не могу. А вот ты, трибун Антоний, конечно, можешь! Ты позволял своим любовникам делать с собой такое, что даже твои недруги, сохраняя чувство стыда, не станут упоминать об этом.
На свадьбе у Гиппия ты, обладающий такой широкой глоткой, таким крепким сложением, таким мощным телом, достойным гладиатора, влил в себя столько вина, что тебе на другой день пришлось извергнуть его на глазах у римского народа. Как противно не только видеть это, но и об этом слышать! В собрании римского народа, исполняя свои обязанности трибуна, ты исторг из себя куски пищи, распространявшие запах вина, замарал переднюю часть своей тоги и весь трибунал!
Цицерон продолжал говорить, однако речь его потонула в гневных выкриках и ругани, которые обрушились на него со стороны сторонников Марка Антония. По лицам и угрожающим жестам Куриона и сидящих рядом с ним сенаторов было ясно, что назревает новая потасовка. Поэтому сторонники Помпея поспешили увести Цицерона с ораторской площадки.
Помпей, видя, что страсти накалились до предела, обратился к Марку Антонию, предложив ему зачитать сенату послание Цезаря.
Марк Антоний поднялся и развернул папирусный свиток.
Цезарь писал сенату о своей готовности распустить войска при условии, что и Помпей сделает то же самое. Цезарь был готов прибыть в Рим простым гражданином, чтобы искать для себя консульской должности на будущих ежегодных выборах. Единственное, на чем настаивал Цезарь, – это на неприкосновенности богатств, обретенных им в Галлии. «Ведь галльское золото я трачу не только на свои нужды, но и делюсь этим золотом со своими легионами, – писал Цезарь. – На эти же богатства я украшаю Рим роскошными постройками и развлекаю народ зрелищами».
– Сокровища, награбленные Цезарем в Галлии, привлекут на его сторону всю римскую чернь! – выкрикнул со своего места неистовый Катон. – Цезарь лицемерит, когда говорит, что готов вступить в Рим простым гражданином. На свое золото Цезарь без труда соберет новое войско здесь, в Италии. Вспомните Красса, отцы-сенаторы. Красс тоже возвысился благодаря своему богатству.
Марк Антоний, пользуясь своей трибунской властью, вынес постановление, чтобы высказанные в письме Цезаря предложения были поставлены на голосование в сенате. Принцепс сената объявил о начале голосования. Однако сторонники Помпея поднялись со своих мест и все вместе направились к выходу из курии, демонстративно не желая участвовать в процедуре голосования, так как никто из них не желал даже в малом уступать Цезарю. Принцепс сената встал со стула и беспомощно развел руками, встретившись взглядом с Марком Антонием.
– Я вынужден закрыть заседание сената, – пробормотал старик принцепс, – ибо нет кворума для голосования.
Курион вскочил со своего сиденья и выкрикнул вслед Помпею и его сторонникам:
– Отцы-сенаторы, вы не желаете продлевать Цезарю полномочия проконсула в Галлии, не желаете признавать его победы и его право баллотироваться в консулы. Все вы завидуете Цезарю, который богаче всех вас, вместе взятых! Вы используете любые законные уловки, чтобы навредить Цезарю! Но вы забываете, господа завистники, что Цезарь любимец народа, который охотно предоставит ему любые полномочия. Воля народного собрания выше воли сената, так записано в законах «Двенадцати таблиц»!
Пробираясь вместе с Гаем Меммием и Титом Децианом к выходу из курии Гостилия, я заметил досаду и раздражение на лицах у многих сторонников Помпея. Сказанное Курионом не могло не встревожить этих вельмож, которые понимали, что римский плебс, развращенный подачками Цезаря, только и ждет момента, чтобы наступить знати на горло. Созыв трибутных комиций – так называлось в Риме народное собрание – можно было оттянуть на какое-то время, но невозможно было отменить.
Глава шестая
Долгая речь Катона
Накал страстей в сенате выплеснулся и на форум, этому поспособствовали народные трибуны Курион и Марк Антоний, которые произнесли обличительные речи перед народом, выйдя из курии Гостилия. Народ пришел в ярость оттого, что сторонники Помпея банальным образом сорвали голосование, дабы не идти на уступки Цезарю. Толпа простолюдинов набросилась на группу сенаторов, в которой случайно оказался и Гай Меммий.
Телохранителям Гая Меммия, и мне в том числе, пришлось обнажить мечи, спрятанные под одеждой. Точно так же поступили и слуги остальных сенаторов, защищая своих господ от ударов палок. Нападающих было так много и они напирали столь дружно, что мечи и кинжалы не остановили их. Перешагивая через тела своих тяжелораненых товарищей, плебеи смяли телохранителей и отдубасили дубинками несколько знатных и уважаемых нобилей. Кому-то из этих сенаторов, угодивших под горячую руку ремесленников, в потасовке выбили несколько зубов, кому-то сломали руку, кому-то разбили в кровь лицо… Гаю Меммию задиры из народа поставили синяк под глазом и сильно повредили колено левой ноги. Изрядно досталось и всем слугам сенатора Меммия. У меня был разбит нос и рассечена правая бровь. Тит Дециан получил несколько порезов от ножа в плечо и левую руку, которой он закрывался от ударов.
Если бы не люди Помпея и не городская стража, успевшие вмешаться и оттеснить разгневанную толпу от избитых сенаторов и их телохранителей, то побоище на форуме могло бы принять и более широкие
