том, что Орленов будет работать над прибором для управления электрической подстанцией на расстоянии, и о том, что молодой ученый согласился консультировать отдел новейших достижений энергетики на сельскохозяйственной выставке области. Теперь он ждал, как повернется беседа.
Далматов при упоминании о выставке заметно оживился.
— А новинки филиала покажете? — спросил он.
— Я еще не знаю работы филиала, — скромно сказал Орленов.
— Горностаев вам поможет, — Далматов бросил короткий взгляд, и это прозвучало как приказ. Впрочем, он тут же смягчил его веселой усмешкой: — Все мы интересуемся наукой, но понимаем ее только в популярном изложении… — он как бы сожалел, что судьба не позволила ему самому стать ученым. Тут были и тонкий комплимент и требование. Затем он продолжал: — Наши люди производят станки, суда, продукты. Почему им иногда и не похвалиться своей работой? Вот они-то и хотят знать, что же делают ученые, чтобы помочь людям, над чем трудятся в институтах, лабораториях их сыновья и братья. Такое желание вполне справедливо. Поэтому на выставке и надо показать как можно больше новинок.
— Если Константин Дмитриевич поможет…
— Помогу, помогу! — живо отозвался Горностаев. Про себя он подумал, что это и есть кратчайший путь, на котором новый работник столкнетоя с каждым сотрудником филиала. Что греха таить, каждому лестно услышать похвалу своей работе! Тут они живо перестанут секретничать, наоборот, все двери раскроют как можно шире, лишь бы о них не забыли! Конечно, такой ворчун, как Подшивалов, может, и рассердится, но пусть его! Пора, давно пора показать работу филиала на людях. А то действительно засекретились так, что можно подумать, они ничего и не делают!
Далматов, точно прочитав мысли Горностаева, усмехнулся и сказал:
— Только начинайте поскорее. А если уж начнете, не бросайте это дело! А то вон Улыбышев в первые месяцы своего пребывания здесь выстрелил целый цикл лекций, а теперь из него и слова не вытянешь. Если что и изречет, то только как оракул! И народ не знает, чем он и вы все занимаетесь!
— Сначала придется войти в курс работ филиала, — сказал Орленов.
Далматов коротко взмахнул рукой.
— Будем надеяться, что вы недолго станете входить в курс! А то у нас есть такие товарищи, которые, получив назначение, знакомятся с делом до тех пор, пока их не снимут и не перебросят на другое место. Ну, а там снова знакомятся… пока не выгонят!
Он говорил с добродушной ворчливостью, но это был отголосок недавней грозы. Видно, у него только что была схватка с таким специалистом. Орленов невольно подтянулся.
«Да ты, брат, не так мил и тих, каким кажешься!» — подумал он, услышав эти грозовые нотки.
Впрочем, Далматов и не думал притворяться добрым. Закончив полуофициальный разговор- знакомство, он принялся за Горностаева:
— Ну, а почему ваше личное затворничество никак не кончится? Пока известно, что во всем филиале созданы только поилки для кур да метод обогрева цыплят ультрафиолетовыми лучами.
Орленов распрямился и взглянул на Горностаева. Константин Дмитриевич солидно сказал:
— А электрифицированная животноводческая ферма? А подготовка к электропахоте?
— Ну хорошо, хорошо, — ворчливо согласился Далматов. — И все-таки бюджет филиала — это миллионы, можно было бы выдать за них побольше. Улыбышев хоть и дот, да не тот, в котором можно отсиживаться. Он свое дело делает хорошо, однако и партийная организация не должна стоять в стороне. Вы, товарищ Орленов, — вдруг уже совсем серьезным тоном обратился Далматов, — внимательнее приглядитесь к деятельности коллег. Мы иногда слишком грешим объективизмом, да и не все работы ученых понятны наблюдателю-неспециалисту. Вам и карты в руки. Будете знакомиться с филиалом, отметьте не только хорошие, но и слабые стороны работы. Вам это особенно пригодится, когда станете участвовать в работе Ученого совета.
— Я тоже просил его присмотреться, — сказал Горностаев.
Орленов внезапно почувствовал некоторую досаду. Хотя Далматов говорил правильно, он не мог не вспомнить, что ему и раньше не раз приходилось выслушивать нечто подобное. И такие разговоры вызывали у него невольное огорчение.
Как у нас любят требовать от ученых молниеносных решений! Ведь если сам Орленов застрянет где- нибудь у истоков своей конструкции, секретарь обкома, чего доброго, подумает, будто и Орленов только из лености не выкладывает на его огромный стол свой прибор для управления электростанцией на расстоянии! А скажи он Далматову, что от первой пойманной Ломоносовым молнии, которая убила Римана, до создания электродоильного аппарата прошло двести лет, он ведь, наверное, только усмехнется. Однако, желая быть справедливым к Далматову, который ему так понравился в начале беседы, Орленов сказал очень мягко:
— Настоящие изобретения требуют долгого труда. Говорят, что гений — это терпение… — и, спохватившись, что защищается по методу Улыбышева — афоризмами, умолк.
— Знаю, знаю! — отрывисто бросил Далматов. — Еще Куропаткин, хотя гением и не был, любил повторять: терпение, терпение и терпение! И дотерпелся бедняга до проигрыша войны!
Орленову это присловье не понравилось. Был в нем некий намек на то, что иные долготерпеливые ученые могут в конце концов прийти к своему поражению. Но Далматов не стал продолжать разговор. Он неожиданно взгрустнул, на маленькие карие глазки его набежало что-то вроде облачка, он встал, давая понять, что беседа закончена, и, пожимая на прощанье руку молодому ученому, вдруг сказал:
— Завидую я вам, товарищ Орленов! Не вам персонально, а вашей молодости. Многое вам еще предстоит увидеть и сделать! Будущее десятилетие станет таким же переломным в технике, каким было в сельском хозяйстве то, в которое начинал я. Мы тогда строили первые колхозы, вполне представляя, что совершаем революцию в деревне. А вы приступаете к работе, когда начинается полная электрификация страны! Хотел бы я быть на вашем месте! Не то чтобы мной мало прожито, но хочется сделать еще хоть немного, а сроки-то выходят! Посмотришь иной раз на перспективный план, и становится жалко, что многое уже пройдет мимо твоих рук! Еще тысячи сел освещаются керосиновыми лампами, а вы думаете о способах управления электрическими сельскохозяйственными машинами на расстоянии. И самое главное — через несколько лет эти способы понадобятся по всему Союзу, потому что электрификация догоняет вас…
Это была острая и хорошая зависть человека, которому хотелось бы прожить десять жизней только для того, чтобы все время быть на переднем крае революции. Да, такой же деятельной жизни Орленов хотел и для себя. А сам терял день за днем, не рискуя приступить к делу. Хорошо еще, что Горностаев нашел ему занятие. Но и то, если он захочет выполнить это поручение, придется выступить в роли какого-то инспектора. А как отнесутся к этому его коллеги? И по дороге домой он смущенно поделился с Горностаевым своими сомнениями.
— А вы будьте не инспектором, а товарищем по работе, это куда лучше! — ответил Горностаев, сердито теребя правый ус. — Тогда к вам и доверия будет больше!
Орленов хотел было сказать, что при его горячности и сравнительной молодости ему будет трудно сохранять беспристрастие, но Горностаев с таким значительным видом терзал усы, что молодому ученому показалось непростительным вызывать его недовольство. К тому же польза от такого знакомства, несомненно, будет. И не только для самого Орленова, но и для его лаборатории. И он ответил согласием, что сразу вызвало дружелюбную улыбку Горностаева. Ладно, он займется и выставкой, но прежде всего откроет свою лабораторию!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Однако Далматов знал, как зацепить сердце! И крючок употребил довольно острый, так и покалывает, сколько бы Орленов ни говорил себе, что ему беспокоиться не о чем. Если он еще и не работает по- настоящему, так это, мол, не его вина.
Прежде всего досталось Нине. Она накрывала на стол, а муж мрачно рассматривал квартиру. Двери из
