не просто порядочный, она — хороший парень! Настоящий парень!
Вот за спиной заплескалась вода. Очевидно, Марина умывается перед тем, как уйти домой. Неужели так поздно? И жена ни разу не позвонила! Андрей сломал карандаш, швырнул его в стаканчик из пластмассы — этот стаканчик принесла Марина, она все пытается украсить его лабораторию — и взял другой. Вычисления не ладились. Может быть, попросить Нину сделать их? Но как ее попросишь, если они и сегодня расстались словно чужие? Вот ведь ни разу не позвонила!..
— Марина Николаевна, жена не звонила?
За спиной продолжалось плескание воды. И лишь через несколько секунд Марина ответила:
— Нет.
Андрей еще ниже наклонился над столом. После паузы голос Марины сказал за его спиной:
— Может быть, вы уступите мне на минуту ваше место?
Он обернулся.
Марина стояла у его стола, босая, с тряпкой в руке. Пол блестел, словно зеркальный. На кафельных плитках стен капли воды сверкали, как крупные брильянты. Тыльной стороной руки Марина вытирала разрумянившееся лицо и требовательно смотрела на Андрея.
— Что вы делаете? — он вскочил со стула.
— Как видите, — она пожала сильными плечами, — генеральную уборку.
— Что это вам взбрело в голову? — Внезапное подозрение мелькнуло у него в голове. — Вы ждете гостей?
— А если — да? — вызывающе спросила она. — Директор и, как вы его называете, завхоз решили проверить работу вашей лаборатории. Поскольку этот дамоклов меч навис над вами, я решила прибрать место будущей казни. Пепел, для того чтобы вы могли посыпать себе голову в знак покаяния, вы можете принести с собой. Казнь состоится завтра в двенадцать ровно. Вы имеете что-нибудь возразить?
— Нет! Но на кой черт понадобилось вам мыть полы? Это при вашей-то болезни?
— Я уже вылечилась! — беззаботно махнула рукой Марина. — И что моя болезнь, когда может полететь такая светлая голова! — она указала голой загорелой рукой на его лоб, и Андрей невольно вскинул голову. — И я уже заготовила ведро слез! — теперь Марина улыбнулась. Но ни шутки, ни улыбки не могли скрыть ее беспокойства.
— Вы что-нибудь слышали?
— В таком маленьком улье все пчелы жужжат в один голос… Но вы не беспокойтесь, вам предоставят последнее слово перед казнью…
— Бросьте вы этот тон! — вдруг рассердился Орленов.
— Но вы же сами учили меня относиться к неприятностям с юмором! Не мешайте мне. Завтра в двенадцать прибудут почетные посетители, завтра вы можете трусить. А сегодня надо произвести уборку.
Он отошел к окну и оглядел лабораторию.
Марина продолжала уборку. Босые сильные ноги шлепали по мокрому полу вызывающе, тряпка скручивалась жгутом, и в ведре звенели ручейки, потом Марина наклонялась, ее гибкая фигура, казалось, тоже обладала способностью скручиваться, и все это было так красиво и непринужденно, словно девушка занималась не грязной работой, а танцевала. Орленов хмуро отвернулся к окну и задумался.
— Пора домой, — мягко сказала Марина через некоторое время. — Смотрите, идет гроза!
Он взглянул на нее. Капельки воды после умывания блестели на ее волосах. Она сняла халат и успела обуться. От кафельных плиток пола шел невидимый парок. Девушка опять была той же, привычно сдержанной, словно лишь на мгновение скинула личину, когда занималась делом, которое было не по плечу ее начальнику, а теперь опять надела ее и стала послушно-исполнительной.
Орленов, неотступно глядевший в окно минут уже десять, только теперь по-настоящему увидел то, что находилось перед ним. Небосклон был закрыт на три четверти грозовыми тучами, которые вполне оправдывали происхождение своего названия от слова «тучный». Тучи стремительно надвигались на солнце, которое пока еще продолжало светить через узкую прорезь в облаках. Клубящиеся облака валами шли в три или в четыре ряда с разных сторон, гонимые встречными потоками ветра.
Орленов удивленно оглядел темнеющий горизонт, вдруг сузившийся до того, что город, только что отлично видимый, неожиданно пропал в темноте. Теперь можно было видеть лишь кромку берега, на который с неожиданной яростью налетели валы белой пены.
За очень короткое время тучи сдвинулись, закрывая прорезь, в которую видно было солнце, и сразу стало темно, как будто в доме захлопнули ставни. Воздух приобрел странный фиолетовый оттенок. Электроскоп на столе вдруг соединил свои крылышки, показывая, что и в комнате воздух насыщен электричеством.
Марина решительно захлопнула окно.
— Зачем? — спросил Андрей.
— Вы видели когда-нибудь шаровую молнию? — спросила Марина. — Нет? Ну вот, а я видела. Пусть уж лучше вас казнят Улыбышев и Райчилин, чем случайный разряд…
Она опять посмотрела в окно.
— Вот мы и попали в ловушку! Теперь неизвестно, когда доберемся домой…
— Ничего, дойдете и по дождю. Босиком вы еще красивее.
И опять она смутилась до того, что на глазах выступили слезы, и он пожалел, что сказал этот комплимент. Марина чуть отодвинулась и стояла молча, а краска медленно сходила с ее лица, с шеи, только уши оставались розовыми.
Откинувшись к косяку, чтобы оказаться чуть позади ее, он смотрел на нее теперь с неожиданным любопытством и подозрением. Что, собственно, привело ее в лабораторию? Почему она оказалась его помощницей? Когда он сказал жене, что не просил Марину в помощницы, что ее прислал сам Улыбышев, он был уверен, что директор и в самом деле хотел ускорить освоение прибора. А может быть, Марина сама напросилась сюда? Если это так, то что же ее привело?
Опираясь на косяк, словно боясь упасть, он вспоминал каждое слово Марины и каждое свое, и теперь все эти слова несли в себе новый, ранее остававшийся скрытым смысл. Да, она пожертвовала своей работой ради его работы. Она безумно смущалась, когда он начинал шутить над нею, над ее внешностью. Он сказал однажды, что такие красивые девушки не имеют права сидеть в лабораториях, их должны видеть все, они должны вдохновлять других на великие подвиги, тем более что самим им подвиги не по плечу. Сказал он шутя, а Марина чуть не заплакала, вот как сейчас. Он обижал ее, а она покорно сносила все. В чем же дело? Навряд ли когда-нибудь покорность являлась составной чертой ее характера!
А Марина стояла неподвижно, как будто врезанная в раму окна картина. Прекрасная картина! Фоном для портрета в профиль были бушующие тучи. Теплые краски лица, мягкие в эту минуту черты, грустные губы, корона волос — все выгодно выделялось на мрачном фоне грозы. А когда вдруг забушевали молнии, одна длиннее и изломаннее другой, когда первые всплески грома донеслись сюда, в закрытую комнату, когда лицо ее дрогнуло от волнения, тогда она показалась ему еще прекраснее… Отворачиваться от нее и от бушевавшей перед нею грозы не хотелось, но и разглядывать ее было опасно. И он от досады закрыл глаза. Когда же снова взглянул на нее, то увидел в глазах Марины какое-то странно-просительное выражение.
— Гроза прошла стороной, можно идти… — тихо сказала она.
Он повернул голову к окну. Что-то произошло в мире в течение нескольких минут. Гроза прокатилась над островом, движение туч упорядочилось, теперь они все следовали в одном направлении, удаляясь на восток, а на западе все шире открывались ворота, через которые входило солнце. Молнии исчезли, может быть, электрические разряды переместились в восточный край тучи, еле слышно догромыхивал гром.
Глаза Марины были печальны, словно вместе с ушедшей грозой уходило из них нечто огромное и сильное, как пламя, оставляя после себя только серый пепел, заслонивший весь свет этих глаз. Чего же она ждала от грозы?
Андрей молчал. Марина чуть слышно вздохнула, подошла к вешалке и взяла свой плащ. Она взяла его неверной рукой, словно не освоилась еще со светом, снова залившим комнату. Накинув плащ, она постояла немного, не оборачиваясь, прислушиваясь к тому, что он делает, но так как он не двигался с места, спросила:
