– А… а зарядов что, совсем не осталось?
– Увы!
Вот снова вой… уже, кажется, где-то совсем рядом с площадью… И опять тишина. И – вдруг – треск мотоциклов!
Они вылетели из темноты под призрачный свет фонарей – два «Восхода», «Ява» и «Чезет».
Митяй спрыгнул с сиденья «Явы»:
– Садитесь! Довезут. Только быстрее, им бы вернуться к утру.
Патлатые мотоциклисты дружелюбно скалились:
– Слышь, Митяй? А где твои друзья-то?
Беглецы переглянулись. Ну конечно! Их же видел только юный художник, а вот эти ночные мотоциклисты, обычные, без всяких претензий, парни – нет!
– Выбрасывайте тапки, очки… – тут же сообразил Макс. – Там, за магазином, «запорожец»… А я пока тут…
– Угу! – понятливо кивнул инженер. – Ждем у почты.
– Слышь, Дмитрий, тут такое дело… Мы уже такси вызвали, ну, из города. Вот машина и приехала… Хочешь – с нами езжай, но лучше на мотоцикле, у нас народу много… А там, у города, у самолета, встретимся, хорошо?
Тихомиров отошел в темноту и, выбросив ремень, растворился в ночи.
– Ммм… Хорошо… Парни, мне только Мишка нужен. До самолета довезешь, Миха?
– Да довезу, сказал же! Садись давай… Слушай, а с кем это ты сейчас разговаривал?
Ушастый «запорожец» цвета белой ночи, треща двигателем, уже выворачивал из-за магазина. Увидев бегущего Макса, инженер притормозил, гостеприимно распахнув дверцу:
– Прошу, такси подано!
– Долго возились? – плюхаясь на сиденье, спросил молодой человек.
– Пфф… – Петрович презрительно усмехнулся. – Эти «запорожцы»… Понимаешь, в те времена машины вообще не закрывали, как, впрочем, и квартиры, разве что на ночь. Ну, а если б кто себе стальную дверь вздумал поставить или, скажем, решетки на окна, сказали бы точно – чокнутый!
Вывернув на шоссе, Петрович прибавил скорость, и вскоре огни поселка остались далеко позади. Как и жуткий утробный вой!
Вой, впрочем, быстро приближался.
– Чего это они, снова нас почуяли что ли?
– Не знаю… Наверное, заметили, как Максим садился. Теперь бегут сзади. Бегите, бегите… Макс, где тут поворот на Огоньково?
– А зачем нам поворот? – Тихомиров устало улыбнулся.
– Ну… там же поляна… цветы.
– Цветы с поляной и на Светлом озере есть, – весело пояснил молодой человек. – Вот туда и поедем. А глупые чудища пускай себе на ферму скачут – туда им и дорога!
– Макси-и-им! – обрадованно закричала на заднем сиденье Олеся. – Дай я тебе поцелую!
Через сорок минут они уже были у самолета – зеленого Ил-2 на постаменте из железных труб.
Только теперь, когда вой голодных чудищ остался далеко позади, Тихомирова отпустило.
– Кстати, Петрович, а мы Светлое-то уже проехали. Зачем?
– Как это зачем? – возмутилась девушка. – Нас у самолета человек ждет – забыли? Вон он, кстати, стоит… Тормозите, тормозите, Григорий Петрович. Ну, Макс, думай, как теперь перед пацаном оправдываться будем?
– Да придумаем что-нибудь, главное – от тварей этих избавились! – Максим лениво вылез наружу и, увидев маячившего у памятника парнишку, помахал рукой:
– Эй, Айвазовский, привет!
– Напрасно кричишь – он же тебя не слышит. – Олеся усмехнулась. – Возьми, вон, расческу… здесь, на заднем сиденье, нашла.
– Давай…
Глава 14
Город
– Ну, братцы, до встречи! – Прощаясь, инженер протянул было руку, но потом распахнул объятия, обняв сначала Олесю, потом Максима. – Удачи вам.
– И тебе удачи, Петрович. Помни про Хмыреныша.
– Не бойтесь, не забыл.
Махнув рукой, Григорий Петрович поправил висящее на плече ружье и быстро зашагал в Калиновку.
Немного постояв, молодые люди пошли прямо по шоссе – к самолету, в город. От радужной полянки с цветиками-семицветиками до шоссе беглецы шли вместе, а теперь вот настала пора расстаться.
За лесом, над Светлым озером, уже занимался желто-туманный рассвет.
– Тепло как, – взяв Макса под руку, улыбнулась Олеся. – Здесь что, уже лето? Неужели мы так долго отсутствовали?
Тихомиров посмотрел вдаль:
– Кто его знает, как течет время в зазеркалье. Хотя… – Он бросил взгляд на придорожную канаву, заросшую бурной зеленью. – Что это там за цветочки? Подснежники, кажется.
– Да, подснежники. – Девушка замедлила шаг, наклонилась. – А вон там, в канаве – снег.
– Значит, май, – задумчиво промолвил Максим. – Не так уж долго мы и шлялись.
– Хорошо, что все хорошо закончилось. – Олеся поправила волосы. – Только немного совестно – художника-то мы все-таки обманули. А он, бедняга, надеется… чуть ли не на персональную выставку.
– Ага, лучше, конечно, было его на съедение оставить, – усмехнулся молодой человек. – Тогда этот Айвазовский на нас уже точно не смог бы обидеться.
Олеся вдруг сунула руку в карман кофточки, вытащила сложенный вчетверо листок, развернула…
– «Обнаженная в солнечном свете» – так, кажется, это называлось бы у Ренуара, – заглянув девушке через плечо, тихонько засмеялся Макс. – Или «Большая купальщица»!
– Почему большая-то?
– Ой… а грудь-то как тщательно выписана! – Тихомиров лукаво прищурился. – Ну совсем как настоящая… давай-ка сравним…
Рука его скользнула Олесе под кофточку, нащупав упругий сосок…
– Отстань…
– То есть как это – отстань? – Максим уже расстегивал последнюю пуговицу.
Надо сказать, девушка не особенно и сопротивлялась, больше делала вид:
– Ну… ну, не здесь же!
– А почему не здесь? Смотри, тихо тут как, спокойно… Пошли-ка во-он к тем елкам.
– Так они ж колючие!
– А мы стоя…
– Черт… Умеешь же ты уговаривать…
С разбега перепрыгнув канаву, Максим обернулся, дал руку Олесе, помог перебраться, притянул к себе, обнял, покрывая жаркими поцелуями шею и грудь…
– А ну-ка наклонись, милая…
…быстро стянул с девушки брюки, крепко обхватывая руками талию…
– Ах… – Олеся выгнулась, застонала, томно прикрывая глаза…
Поднимающееся над головами солнце дарило влюбленным свои золотистые лучи, жаркие, пробивающиеся сквозь туманную дымку низкого неба. Рядом, в можжевельнике, радостно щебетали какие- то птицы.
– Ну вы даете, ребята!
