Правда, чернокожий верзила-палач, как видно, не имел такой задачи и лишь рвал кожу!
И все равно…
— Сволочи! — извивался под ударами Саша, — Ублюдки! Сатрапы!
От последнего слова ему почему-то вдруг стало смешно. Слишком уж походило на монолог из старинного фильма с Леоновым.
— Сатрапы! Гниды казематные! Чтоб вы сдохли… Ой!
Туг Александр вдруг сообразил, что ругался напрасно: русского языка местные «сатрапы и казематные гниды» уж точно не знали. Как, впрочем, и английского. Хотя уж ругательства-то должны были понимать.
— Фак! Фак ю! Ой…
От боли Александр вновь перешел на родимую русскую речь и как вдарил по-матушке! Слышал бы кто понимающий — завяли бы уши! Да и так один косматый старик в рваной хламиде, седой, лохматый, чем-то похожий на знаменитую фотографию Эйнштейна, удивленно замедлил шаг.
— Пидорасы! Твари! Мать вашу разэтак-так-растак! Ммм…
Наконец экзекуция окончилась.
Едва не потерявшего сознание Сашку окатили теплой водой — холодной у них тут, наверное, не было, — развязали, вздернули на ноги, снова куда-то потащили. Ох, гады, что ж вы никак не уйметесь-то? Ишь, еще и ржут.
— Суки гладкие!
Протащив избитого пленника по узкой аллее, его, словно куль с овсом, забросили в узкий глинобитный сарай. Еще и пнули напоследок, но так, незлобно, видать понравилось, как бедолага ругался.
— Копыта убери, петух гамбургский!
Захлопнулась дверь. Суки! Твари поганые! Нелюди! Сектанты гребаные. Ммм, аж спину-то саднит… и то, что пониже. Ни сесть, ни лечь, ну разве что вот так — навзничь. Александр отхаркался.
А эта сараюха у них, похоже, что-то вроде карцера. Аналог «холодной», точнее — «горячей», ишь как раскалилась! А пить так и не дали, сволочи. Хоть бы глоточек, хоть бы чуть-чуть… Пить! Хоть бы той, теплой водицы, которой поливали, а лучше из ручья. Девчонки бы притащили кувшинчик холодненькой… Ох! Пить хотелось жутко!
От ругани-то пересохло все горло, саднило даже, не хватало еще ангины. Нет, ангина — это, пожалуй, он тут подзагнул, перегрелся.
Кто-то сюда идет, что ли? Отодвигают засов… Господи, а ведь темно уже! Ночь.
И прется же какая-то гадина!
Александр собрал весь свой сарказм:
— Кому не спится в ночь глухую?
А может, воды принесли?
— Вы — русский? Я принес вам попить. Только… тсс… не говорите громко.
— Спасибо.
Не говоря больше ни слова, Саша припал к узкой горловине кувшина.
Вода! Водичка! Холодненькая! Из ручья! Господи, спасибо тебе, внял молитвам. Ох, как хорошо-то!
— Теперь постарайтесь поспать, — шепотом посоветовал неведомый доброхот, — Завтра опять погонят на работу. Спокойной ночи.
— И вам спокойной…
О боже!
И тут до Саши наконец-то дошло!
— Постойте! Вы кто?
— Как и вы — раб. Пленник. Меня зовут… Альфред Бади, я антиквар из Суса.
— А я — Александр, Саша. Русский актер. Каскадер то есть. Но… Вы знаете русский?
— В семидесятые учился в Москве. Институт имени Баумана, может, слышали?
— Ну конечно!
— Там много наших училось.
— Но как же вы?..
— Так же, как и вы. Решили с друзьями половить рыбки.
— Поня-а-тно… Мы вообще где? И далеко ли до Туниса? Или Бизерты?
Ночной собеседник неожиданно рассмеялся, и в глухом, надтреснутом смехе его явно слышалась грусть и даже отчаяние.
— Мы очень и очень далеко от того Туниса, который вы знали. Вообще от всего.
— Как это — очень далеко? Не могло же меня так вот унести! И все же надо отсюда бежать, немедленно.
— Наверное, надо, — согласно кивнул антиквар. В темноте Александр никак не мог разглядеть его лицо, но по всему чувствовалось, что это старик, может быть, даже тот, похожий на Эйнштейна.
— Только некуда.
— Как это — некуда?
— Вы не поверите… Позвольте вас спросить, вы знаете, какой сейчас год на дворе?
— И какой же?
— Четыреста тридцать восьмой! Даже не тысяча четыреста… а просто — четыреста тридцать восьмой от Рождества Иисуса Христа.
— Да что вы говорите? От Рождества, значит… Вот только сумасшедшего тут и не хватало для полного счастья!
Глава 7
Июль — сентябрь 438 года
Провинция Африка
Матрона
Ласковым словом, чашей медовой был он привечен…
Четыреста тридцать восьмой год? Ну да, конечно… Скорее уж, этот господин антиквар — сумасшедший.
Поговорить с ним подробнее Саше удалось лишь дня через три, во время какого-то церковного праздника. Похоже, все на этой вилле были христианами, включая пленников. Даже Ингульф — Александр глазам своим не поверил! — и тот молился: «Отче наш» и все такое прочее… А ведь в драке кричал совсем иное. Донар, Водан — древние германские боги. Ну да бог с ним, пусть себе молится.
Смуглые девушки служанки украсили виллу цветочными гирляндами, надели на головы венки, все приоделись, даже невольникам выдали по чистому полотняному отрезу, типа парадно-выходной формы.
Из-за оливковой рощи ветер приносил отдаленные отзвуки колоколов — видно, там была церковь, деревня. Туда с самого утра и отправилась целая процессия: хозяин с хозяйкой и детьми, старик Василии и все прочие, кроме бдительно несших свою службу часовых и вот, новеньких — Саши, Ингульфа, Миршака. Антиквар тоже остался. Уселся рядом с Александром на ступеньках в тени портика, улыбнулся:
— Ну, как вам здесь нравится?
Саша хмыкнул:
— Да никак! И вообще, давно хотел у вас спросить — есть здесь поблизости хоть какая-нибудь автострада?
— Не поверили… — Старик скорбно покачал головой, — Да, в такое трудно поверить. Однако смотрите сами… Сколько вы уже здесь, около месяца?
