Кабала

Он коварный и осторожный, не торопится свои феноменальные возможности демонстрировать. Тщательно проверяет каждого, чтобы выбрать себе истинного адепта. Поэтому берегись невнимательности и лживой дружбы. Никогда не смешивай его состояние с алкогольным или грибным опьянением. Мухоморы и водка — его недостойные конкуренты. Он философ, властитель мира и интеллекта, а они жалкие претенденты на его постамент. Я знаю многих, позволявших себе флиртовать, а порой, при совместной с ним жизни, иметь побочные связи — с алкоголем и грибами. Эти глупцы уже давно на том свете. Он хитроумно прячется от них, чтобы вызвать абстиненцию. Они решаются на измену, начинают принимать отвары мухомора, пьют портвейн и водку, надеясь спастись от ломок. Но чуда не происходит, потому что ему замены нет! Они знают об этом, но слабость духа не позволяет быть клятвенно верным ему. А он особенно беспощаден к тем, кто по жадности торопится изменить вечным ценностям, соблазняясь мнимыми. Ведь опий — начало всех начал, а они отдаются разной дряни, вроде конопли. Итог: цирроз печени, остановка сердца, удушье собственной рвотной массой, непроходимость, фекалии, смертельно отравляющие организм. И тут же на кладбище или в крематорий. Другого конца не бывает. Ты понял, с какой силой сталкиваешься? К чему хочешь прикоснуться? Масонские ложи, орден тамплиеров, компартия времен Дзержинского или гестапо под управлением Мюллера ничто в сравнении с этой вечной мощью. Она склоняет каждого вместить в себя реальность возвращения людей во Вселенную. Ведь человеческий дух по природе является наркотическим. Пару часов назад ты о нем ничего не знал. Но после всего лишь чайной пол-ложечки тебя понесло к нему невообразимой тягой. Вот какой властью он обладает! Будь осторожен, подумай еще и еще раз. Все вокруг понуждает к порабощению, а твоя ответная реакция — неудержимое стремление к добровольному безумию! Лучше сегодня остановиться, чем завтра, после мучительных страданий, оказаться дымком в трубе крематория.

— Я принимаю вызов. Отдаю себя его превосходительству кукнару. Становлюсь его безропотным крепостным. Барин Кукнаров, я в-а-ш, в-а-ш! Слышите голос батрака Помешкина, я в-а-ш, барин! — скандировал Григорий Семенович вне себя от восторга. Глаза его заблестели, язык стал сухим, лоб повлажнел, нос стал чесаться, не вызывая, впрочем, никакого оргазма, и Григорий Семенович начал сползать в мир грез и наваждений.

«Ну все, поехал Григорий, потащило его, — заключил Парфенчиков. — Куда его сейчас занесет? К каким высотам духа он воспарит? В какую глубину страстей опустится? Потом опять удивляться станет. Впрочем, я начинал с того же! Но теперь я как-то тревожусь за него. Виновен ли я в чем? Подталкивал ли его? Ведь уже стало притчей во языцех, что каждый сложившийся друг опия изощренно завлекает нового сторонника, чтобы на исходе собственных ресурсов использовать его возможности. Видимо, так! Рассказывая об опасностях жизни с ним, я постоянно возвеличивал его мощь. А к мощи обычный человек всегда тянется! Так что косвенно, магией опийной силы, я провоцировал Помешкина стать таким же, как я. Отдать этой дружбе себя всего! Но в помыслах у меня такого желания не было. Что вышло, то вышло. Если он окажется верным слугой самого главного, вдвоем нам легче будет высаживать божественный цветок. И урожая надолго хватит! Так что гуляем по-праздничному! Соломка приглушает мою агрессивность, но возбуждает страсть познания чего-то нового в подробностях. Именно этим отличаюсь я самым кардинальным образом от всех остальных в вопросах потребления. Я поглощен лишь игрой воспаленного сознания, а внешний мир мне по фигу.

За окном потемнело. Упустив из виду нового приятеля — интерес к нему постепенно улетучился — Парфенчиков в восторге, теряя связь со временем и пространством, углубился в самого себя. Он вдруг обнаружил себя на улице, торопясь к тому самому магазину, в котором давеча встретил прихрамывающую молодую женщину. Это обстоятельство вначале его смутило. Вопросы секса после знакомства с этим делом его перестали занимать, да и о покупках он не задумывался, провиант занимал Петра Петровича меньше всего. Какие же причины потянули его сюда? Настойчиво и раздраженно он стал искать в памяти предлог для столь странного маршрута. И, вспомнив прежние мимолетные размышления, вернулся к идее преподнести миру своего отпрыска. Не обычного ребенка, а зачатого в сильнейшем опьянении пенджабским кукнаром. «Это явилось бы посильным вкладом генной инженерии в мутационные эксперименты по качественному изменению национального этноса, — подумал он. — Может быть, очкарик искусно манипулирует моим сознанием? Это же он одержим страстью совершенствовать русский народ. Я лишь участник замысловатого эксперимента профессора. Но если я действительно направляюсь к той хромоножке со вздорным предложением вступить со мной в интимную связь, то почему мне думается, что она даст согласие? Захочет иметь со мной дело, лечь в постель, родить малыша? Что я, красавчик? Нет! Звезда эстрады, о которой мечтает каждая девица? Нет! Денежный магнат? Нет! Впрочем, минутку, а чемодан под кроватью, набитый деньгами? Разве он не делает из меня олигарха русского разлива? Правда, в этом противно признаваться, но так оно и есть. Миллионер! В отдельных случаях я без обмана могу представиться богачом.

Надо вернуться в дом, взять несколько пачек тысячерублевок и с помощью этой нечистой силы склонить хромоножку к деторождению. Нет уверенности, что мутации наших генов создадут необыкновенный человеческий продукт, и все же надежда есть. Она крепится верой в Божественное предназначение маковой головки. Я убежден, что ей подвластны самые невероятные превращения. Может быть, моему отпрыску явится какая-нибудь невероятная мысль о предназначении человека? Или он получит магическую власть над самим собой, а опий станет для него анахронизмом? Впрочем, я ничем не рискую, Петр Петрович — лишь строительный материал для нового существа, а мутации — вещь, подвластная исключительно абсолютному разуму. Я бессилен в прогнозах, а тем более в итогах эксперимента».

Предаваясь этим путаным размышлениям, господин Парфенчиков вбежал в дом. В сильном возбуждении он вытащил из огромного чемодана несколько пачек, чувствуя, что деньги придают ему какую-то незнакомую мистическую силу, и решил закрепить ее, тут же проглотив три ложки молотой головки. Уже шагнул через порог, но вернулся, съел еще две ложки и, уверенный в себе, помчался по прежнему маршруту. Доза вызвала новый прилив восторга и предвкушение новой сюжетной линии. «Что я помню об этой женщине? — торопливо обдумывал Петр Петрович. — Хромота, тонкие губы, милая улыбка. Что еще? А что мне о ней вообще хочется знать? Кстати, любопытный вопрос! Да, собственно, ничего не хочется! Так зачем же в этом случае я себя спрашиваю? Тут интрига лишь в одном: согласится она на эксперимент или нет? А все остальное и мне и ей неподвластно». Он таинственно усмехнулся, словно некая мудрая мысль проникла в его голову. Но ведь на самом деле Петр Петрович не раз об этом размышлял и к такому же выводу частенько приходил. Даже злился на себя, что одно и то же умозаключение вновь приходит ему в голову. Так почему же именно сейчас он бурно возрадовался совсем непримечательной мысли? Все это усилило интригу будущей встречи. Парфенчиков будто поверил, что никаких возражений не будет и с дамой-донором все получится согласно воображаемому плану.

Петр Петрович прибавил шаг, удивляясь, отчего он так возбужден и приятно взволнован. «Может, профессор мистифицирует? — мелькнуло в голове. — Ведь я перестал сам себя узнавать…» Впрочем, в этот момент его озаботил практический вопрос: как объясниться с молодой женщиной? В каких словах обрисовать идею, в которую он поверил и ради которой примчался к ней на встречу? «Дело-то деликатное, — думал Парфенчиков, — не рубанешь ведь напрямик: айда в постель!.. А времени на ухаживание у меня нет. Ни бары, ни кинотеатры, ни скамейки в ночных парках под луной меня не вдохновляют. Не хочу обнимать ее талию, ласкать ее грудь, целовать ее тонкие губы, перебирать в руках каштановые волосы. Да и каштановые ли они? Это не те страсти, которые влекут по уши влюбленного в маковую головку. В моем лексиконе уже перестали существовать слова нежности и любовных признаний. Есть дело принципа, которое надобно довести до конца. Вот и все! Но я могу уделить этому не больше одного вечера. Не получится сегодня — больше никогда не вернусь к этой затее. Она навсегда перестанет для меня существовать. Вполне возможно, что уже завтра я стану стыдиться, высмеивать свой идиотский эксперимент. Вгоню себя в краску от сумасбродного желания отдать свою опийную сперму мутационному коктейлю человечества. Начну называть себя чудаковатым типом или даже придурком. Но все же по каким- то причинам и тайным повелениям души я расцеловал ее руки. Правда, потом расценил это как глупейший поступок…»

Нахлынувшие мысли озадачили господина Парфенчикова. Он убавил шаг и охладил свой пыл.