читала надписи, отмечая про себя наиболее любопытные фамилии и эпитафии. Среди последних имелась, например, такая:
Или еще:
Вера невольно усмехнулась. Вскоре ее внимание привлек весьма оригинальный обелиск, подобного которому она доселе не встречала.
Прямо из земли торчала громадная чугунная рука, державшая на ладони столь же громадный, совершенно ржавый шар.
– Это еще что? – заинтересовалась Вера.
– А говоришь, все тут знаешь. Оказывается, не все. Это земной шар, который сжимает пролетарская длань. Сей монумент воздвигнут в тридцать девятом году прошлого века. Под ним лежат малолетние воспитанники существовавшего в ту пору в нашем городе интернационального дома-интерната. Всего шесть детей, в основном испанцы. Ребята погибли, когда автобус, в котором они ехали, свалился с моста в реку по вине подвыпившего шофера.
– Бедолаги! Нашли упокоение вдали от солнечной Испании.
– Раньше могилу посещали, – продолжал рассказывать Жюль Верн. – Даже в пионеры возле нее принимали, а нынче она давным-давно позабыта. Шар вон проржавел насквозь.
Вскоре показался знакомый Вере монумент, который было видно издалека.
– А, вон и наш Вова Диденко, – сообщил Жюль Верн. – Стоит родимый, ручкой вдаль указывает. Уже много лет указывает. Интересно, куда?
– В том направлении, где клад зарыт.
– Я тебе уже говорил, что это чепуха. Нет тут никакого клада и не было никогда.
– Кто его знает, – уклончиво сказала девушка. – Мы вот с Сабуровым копали, так что-то нашли. Не зря же он сюда в одиночку приперся. Видать, был уверен. А тут его уже Амалия поджидала. Или кто-то из ее клевретов. Да хоть тот же Вова… Следы на шее ведь от детских пальчиков.
Они приблизились к статуе Вовы Диденко.
– Смотри, – воскликнула Вера. – У него же одной руки нет!
– Действительно, – удивленно произнес Жюль Верн. – Вместо кисти – обрубок. Куда же, интересно, рука делась?!
– Может, обломил кто?
– Кто ее мог обломить? Семьдесят лет не обламывали, и вдруг на тебе!
– Бомжи. Которые металл в приемные пункты сдают.
– Ну, конечно! Мало тут беспризорного железа. Хватай любую оградку, любой памятник – и тащи в утиль. Никуда лезть не нужно. И отламывать не нужно. Ерунда!
– А ты как думаешь, куда она делась?
– Вот уж не знаю. Даже думать на эту тему не желаю.
– Мне кажется, без колдовства тут не обошлось, – заявила Вера.
– Понятное дело! – Жюль Верн невесело хмыкнул. – Тебе сейчас повсюду колдовство мерещится.
– А что ты думал? Я раньше тоже ни во что подобное не верила.
– А теперь?
– Теперь верю. Особенно после общения с Амалией. Да ведь ты и сам ее видел. Неужели уже забыл?!
– Ну, баронесса еще туда-сюда… А мальчишка? Он-то какое отношение к проискам Амалии имеет?
– Забыл, что баба Фрося толковала? Мальчишка этот вовсе не мальчишка, а «заложный» покойник. Именно он убил Сабурова. Тот ночью пришел за кладом, а Вова его подкараулил.
– Но зачем?!
– По приказу Амалии. Она в нем конкурента своему избраннику видела. Павлу Борисовичу… И Молчановского этот твой Вова укокошил, – неожиданно сообщила она. – Точно, Вова! Как я раньше не догадалась. Мальчишка и убил. А руку в ходе борьбы потерял. Отрубил ее Молчановский или отстрелил.
Жюль Верн почесал голову.
– Увлекательно излагаешь, – произнес он. – А если никакой это не Молчановский?..
– Тогда кто?
– Да никто! Проржавела рука, вот и отвалилась.
– Если отвалилась, то тут бы под ногами и валялась. А так, нет ее!
– Ладно, хватит спорить. Идем к склепу.
Вера понимала, что в общении с Жюлем Верном выбрала неправильный тон, но ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось противоречить, спорить, настаивать на своем. Она вдруг пожалела, что привлекла к делу Жюля Верна. Бесспорно, он активный, знающий и упорный. Он неравнодушен к ней. Но вот как относится она к нему? С ним, безусловно, приятно заниматься любовью, но в качестве мужа подходит ли он ей? Поэтому Вере хотелось вывести Жюля Верна из себя, чтобы посмотреть, каков он в гневе. Ведь именно гнев – одна из ипостасей, в которых познается человек.
Склеп появился перед ними, точно вырос из-под земли. Вера даже не думала, что он такой маленький. Хотя почему маленький? И высота, и площадь его достаточно внушительны. Только за многие годы он так зарос деревьями, в основном дикими яблонями, и кленами, и кустарником, что из зарослей торчала лишь его крыша.
«Как замок Спящей красавицы, – подумала Вера, – только эта красавица дремлет, пока ее не позовут. И тогда, очнувшись от векового забвения, творит… Творит что? Зло? Или все-таки добро?
– Давно я тут не был, – сказал Жюль Верн. – Заросло-то все как!
Он продрался сквозь кусты и по ступенькам поднялся ко входу. Постучал по ржавым дверям, подергал древний пудовый замок.
– Тут где-то под одной из стен есть лаз внутрь. Да ведь ты должна знать! Сама недавно туда забиралась.
– Не помню, – отозвалась Вера. – Это ночью было…
– Если ночью смогла лаз найти, значит, днем и подавно найдешь.
– Неохота чего-то!
– Не понял?!
– Неохота, говорю, искать.
– Слушай, ты чего придуриваешься? Это кому нужно: тебе или мне?
– Мне? Мне не особенно.
– Кончай дуру из себя строить! Сама же притащила меня сюда.
– Я тебя не тащила… Это ты меня тащил!
– Вздор мелешь. Ладно, я не прав. Притащил так притащил… Но ведь не зря же мы сюда шли. Давай искать.
Вера, стоя на ступеньках, безучастно смотрела в сторону. Потом она сорвала полузасохшую ягоду шиповника, сунула ее в рот и принялась посасывать, словно леденец.
– Ну, не хочешь как хочешь. Тогда я сам…
Жюль Верн исчез за углом, и вскоре Вера услышала его голос:
– Иди сюда!
– Зачем?
– Нашел я…
– Ну и черт с тобой, – прошипела Вера.
– Иди же!
«Ладно, урод! Еще пожалеешь, что связался со мной».
Вера медленно пошла вдоль черной стены и почти тотчас же наткнулась на Жюля Верна. Тот стоял перед дырой, видимо, поджидая ее.
– Полезешь? – спросил он.
