— Кавендиш-авеню, — сказал Смайлз.
— Правильно. На этом письме тоже нет имен во избежание неприятностей, о которых я уже говорил. Но это только первая часть просьбы. Есть еще вторая, и она больше первой.
Матросы стояли как истуканы, ничего не выражалось на их смуглых, обветренных лицах.
— Миссис Джонсон безумно обрадуется этому письму. Она захочет вас отблагодарить, не отказывайтесь. Она, конечно, захочет написать ответ. Плачу двести фунтов тому, кто возьмет на себя эту обязанность.
Матросы молчали.
— Причем деньги вперед. Их вручит миссис Джонсон. Я дал прямые указания в этом письме.
— Да, сэр, мы постараемся все сделать так, как вы хотите.
Когда «Приз авантюриста» покидал Сан-Томе, к северу от острова, на расстоянии каких-нибудь двух морских лиг виднелось целое море парусов.
Датчанин не соврал насчет эскадры.
До Эспаньолы добрались без приключений. Корабль спрятали в небольшой, шириною всего в три кабельтовых, бухточке.
Сам Кидд, сбрив рыжие бакенбарды и выкрасив волосы черной бирманской хною (хна, кстати, нашлась в трюме корабля среди прочих грузов), отправился в поселок под звучным названием Барранкилья, находившийся на берегу соседней бухты и смешением рас и языков напоминавший древний Вавилон.
Здесь жили и местные индейцы мачуа, остатки некогда большого невоинственного народа, сенегальские негры, вывезенные французским губернатором противоположной части острова для строительства укреплений и бежавшие со строительства, попадались метисы, самбо конечно же, испанцы, но в основном из числа опустившихся, лесорубы, буканьеры, немного французов и англичан.
Испанские власти смотрели сквозь пальцы на существование этого поселения, хотя и считали его рассадником всяческих безобразий, сборищем вражеских шпионов и беглых каторжников. Не хватало сил для его ликвидации. Кроме того, опыт показывал, что наличие таких мест — вещь природно-необходимая. Стоит уничтожить Барранкилью в данной бухте, она возникнет в соседней. К поселению относились как к неизбежному злу. Жители Барранкильи платили испанским властям лояльностью, может быть, лишь внешней, но зато неизменной.
Одевшись попроще — застиранная рубаха, стоптанные сапоги, штаны из сильно потертого бархата, на голове синий платок из бумазеи, — Кидд поселился в самом веселом и шумном месте Барранкильи, на рынке. В небольшом, крытом пальмовыми листьями домишке. Таких здесь было полно.
Заняться ему было совершенно нечем.
Слонялся по берегу.
Слонялся по рынку.
Старался не попадаться на глаза людям местного алькальда.
Впрочем, они сами старались никому не попадаться на глаза. Два или три раза за месяц ожидания он видел фигуру с алебардой, в кирасе и в железной шапке.
Заняться ему было нечем потому, что товары из трюмов «Приза» продавали Хейтон и доктор.
Дело это было деликатное.
Надо все было сделать так, чтобы не вызвать слишком больших подозрений. Вообще избежать подозрений было невозможно. В самом деле, это очень странно, когда в такой карибской дыре, как эспаньольская Барранкилья, появляется большое количество кашмирского шелка, первоклассного миткаля и бенаресской кисеи. Это то же самое, если бы кто-то затеял торговлю льдом перед дворцом Великого Могола в июльский полдень.
Несмотря на все предосторожности, а может, и благодаря им, поползли по острову соблазнительные слухи.
Последним их, как это и положено, услыхал алькальд.
Поколебавшись немного, он явился с визитом на борт «Приза авантюриста».
С ним беседовали Хини, Хейтон и доктор.
Имея в своем распоряжении всего лишь шестерых альгвазилов, глава испанской администрации Барранкильи вел себя мирно. Он послал донесение в канцелярию губернатора, но, зная по опыту, как там ведутся дела, раньше чем через две недели не ждал подкрепления.
За две недели эти странные купцы успеют все продать и уйти в море. Поэтому имело смысл получить с них то, что можно было получить.
Немного денег.
Немного тканей.
По стаканчику малаги, сеньоры!
За взаимопонимание!
В тот момент, когда этот приятный во всех отношениях разговор был в разгаре, Кидд проснулся на своей тростниковой циновке.
Проснулся от дружеского похлопывания по плечу.
Он перевернулся на спину и увидел перед собой знакомое лицо. Лицо из прошлого. В помещении был полумрак, свет проникал сквозь многочисленные щели в плетеных стенах. Все очертания и фигуры были чуть нереальны.
Перед лежащим капитаном стоял Ливингстон, но мучительное ожидание Кидда, спровоцированное дыханием прошлой жизни, которое принес с собой друг, разродилось словом:
— Камилла!
Ливингстон рассмеялся.
— Нет, она не смогла приехать. Хотела, но не смогла. Она же, ты знаешь, больна.
— Но жива?!
— Жива, здо… здорово по тебе скучает.
— Она получила мое письмо?
— Конечно. И написала ответ.
Кидд нетерпеливо сломал печать.
Читать было невозможно.
Он выбежал на улицу.
Усмехающийся друг последовал следом, помахивая тросточкой и поглядывая по сторонам.
Письмо было немного странным. В нем были, конечно, слова о любви, об истомившемся сердце, которое как голубка рвется навстречу своему голубку, но большую часть его составляли деловые сухие инструкции, как ему, Кидду, отныне следует себя вести, кого слушать, кому подчиняться и что говорить.
Алмаз ведено было отдать Ливингстону.
После этого следовали поцелуи.
Множество.
Тысячи!
— Ну, где он?
Кидд не сразу понял.
— Кто?
— Ну, камень. Ты нашел его? — В голосе друга зазвучала неподдельная тревога.
— Нашел.
— Так давай. У меня очень мало времени. Это испанская территория, не забывай, если нас здесь схватят…
— И ты уплывешь?
— Немедленно!
— А как же я?!
На лице друга появилась ободряющая улыбка.
— Тебе нельзя. Тебя ведь велено арестовать. Ты знаешь об этом?
— Знаю.
— Ну, вот. Тебе придется на некоторое время задержаться здесь. Мы не хотим рисковать твоей свободой. Я оставлю тебе денег, постепенно тебя станут искать все меньше, и ты сможешь увидеться со
