Просто рассмеялась, а он отшатнулся, оттолкнул ее руку. В чем дело?
— Ну что же вы? — спросила она и оглянулась: улица по-прежнему была пустынна и тиха. Слегка дрожали и переливались на солнце желтые тополя, с них срывались сухие листы и неторопливо, как лодочки, скользили в прозрачном воздухе, отчего казалось, будто все кругом наполнено трепетным ожиданием неизвестного. По крайней мере, так показалось Алле, когда она снова поглядела в его глаза. Что показалось Андрею Фомичу и что его обидело, она так и не успела понять.
Он оттолкнул ее руку и, ничего не сказав, кинулся в переулок, как будто убегал от большой опасности.
Артем пошел в гору
После не по-осеннему жаркого полудня Николай Борисович Никандров вышел из подъезда редакции газеты, которую он возглавлял. Оперативка закончилась позже, чем всегда. В сегодняшнем номере была напечатана обычная десятистрочная заметка:
«Строители города за девять месяцев этого года сэкономили около десяти тысяч кубометров пиломатериалов. Это достигнуто благодаря строгому соблюдению правил хранения, разгрузки и перевозки материалов. Строители обязались до конца года сэкономить еще не менее тысячи кубометров».
Вот и все. Молодцы строители! Кто следующий? Факт, как ни посмотри, положительный. И газетчики молодцы: вынесли заметку на первую полосу и заголовок дали не совсем точный, но вполне мобилизующий: «Кто следующий?» Все бы на этом и кончилось, если бы на оперативку не пробрался практикант Артем Ширяев, которого никто не приглашал, так как он даже еще не состоял в штате редакции. Он встал и, попросив слова, зачитал заметку.
— Это что значит? — спросил Николай Борисович, преодолев удивление, вызванное дерзостью практиканта.
Краснея и заикаясь, тот в свою очередь тоже спросил:
— А они план выполняют, строители эти?
— Что вы хотите сказать?
— А то, что если они выполнили план и сэкономили материал, то, значит, они дали дутую заявку. И, может быть, не только на пиломатериалы. Как же они так: и план выполнили, и у них столько лишнего материала? А если они плана не выполнили, то за что же их хвалить? Да еще спрашивать «Кто следующий?»
В тишине послышалось покашливание редактора:
— Кто дал заметку? — спросил он.
— Я же и дал, — ответил Артем.
— Тогда как все это понять?
Он объяснил с видом человека, которому уже нечего терять, перестал даже заикаться.
— Произошла трансформация. Заметка была критическая. Нельзя сэкономить десять тысяч кубометров, если годовая потребность всего тридцать. Значит, прежде, когда не экономили, эти десять тысяч просто растаскивали или уничтожали. Словом, разбазаривали…
— Как это получилось? — спросил Николай Борисович усталым голосом, хотя он уже понял весь несложный процесс, в результате которого и произошло то, что Артем назвал «трансформацией».
Но Артем по недостатку опыта еще не знал этого, в чем с изумлением и признался:
— Не понимаю. У меня заметка называлась «Кто за это ответил?» А в номере, смотрю: «Кто следующий?»
Ему пришлось повысить голос, потому что в кабинете, где проходила оперативка, сделалось не по- деловому шумно и оживленно. Кто-то даже засмеялся. В газетной спешке редкий день проходит без того, что на редакционном языке называется «ляп», но чаще всего это были мелкие опечатки или явные несуразности. Но чтобы явный просчет, если не преступление, прошел как пример хозяйственной доблести!.. Это уже пахло крупным разговором и, возможно, не только в кабинете редактора. — Ладно, — проговорил Николай Борисович, — разберемся. — И закрыл совещание.
Оставшись один, он позвонил домой, сказал, что сейчас придет, и спросил, не надо ли что-нибудь купить. Ответила жена: нет, ничего покупать не надо, и так он очень задержался. Даже в трубке было слышно ее нездоровое дыхание, и он представил себе, как она сдерживается, чтобы не волноваться. Сердечница — ей противопоказаны не только волнения, но и лишние движения.
Он придвинул газету и, не торопясь, обвел скандальную заметку карандашом. А почему, собственно, скандальную? Ведь экономия-то есть. Люди старались, работали, чтобы сберечь каждый кубометр, при этом программа выполняется. Значит, все дело только в завышенной заявке. А это уже грех совсем иного рода. Когда-нибудь при случае можно будет и напомнить об этом. Поднять вопрос. А пока придется ограничиться мерами внутриредакционного взыскания.
Приняв такое спасительное решение, Николай Борисович достал со шкафа белую полотняную фуражку и, высокий, нескладный, решительно направился к двери.
Тут его перехватил Артем Ширяев.
— Опять вы!..
— Вот оригинал того материала. И вот гранка. Тут все в порядке.
— Ага, спасибо. — Он отступил от двери, давая дорогу Артему, и, засовывая в карман аккуратно сложенные и сколотые скрепкой бумаги, спросил: — От кого вы получили эти сведения?
— От главного инженера треста Сажина.
— И он сам сказал вам, что заявка треста на пиломатериалы раздутая?
— Нет, он так не сказал. Он только назвал цифры, а выводы сделал я сам.
— Эти выводы вы сделали тут же, при нем?
— Да. Мне сразу бросилось в глаза такое несоответствие в цифрах: заявка — тридцать тысяч, а экономия — почти десять.
— И он согласился с вашими выводами?
Артем осторожно улыбнулся, считая такое предположение тонкой иронией, но лицо редактора оставалось спокойным.
— Он возмутился, но мне показалось, что он смутился.
— Показалось? — Вот тут только на лице редактора мелькнула тонкая улыбка, и он слегка коснулся козырька своей фуражки, не то поправляя ее, не то давая понять Артему, что он попал пальцем в небо. — А вам не показалось, что выводы ваши неосновательны? Что все не так примитивно, как вам «показалось»?
Но Артем решил, что Николай Борисович верно угадал ход его мыслей, и торжествующе проговорил:
— Да, точно: я так и подумал.
— Ну вот видите: «Подумал», «Показалось». Разве это серьезный разговор?
Махнув рукой, редактор прошел мимо Артема и перешагнул порог. Артем вдогонку выкрикнул:
— А потом я все проверил у парторга стройтреста!..
Николай Борисович был уже в самом конце коридора, почти у самой лестницы. И тут, как бы споткнувшись, он остановился.
— У Михалева?
Подумав, что у редактора внезапно появились к нему дополнительные вопросы, Артем подбежал.
— Нет, нет, ничего. — Николай Борисович стремительно спустился по широкой парадной лестнице и вышел на улицу, шумную, пыльную и совсем не по-осеннему знойную. Михалев… Да… Тут внутриредакционными мерами не отделаешься.
