А затем, чуточку подумав, добавил:
— Большой позор падёт на обитель!
До богомазни Петруха добрался удачно. Но спалось ему плохо: ведь утром, согласно словам «чуда дуплянского», отправляется обоз на Москву. Эх, предсказать бы ему тогда иной срок — через неделю, что ли!
Но не мог же он сейчас идти с обозом: ведь скомороха ещё не освободили. И кто думал, что его будут держать даже после «чуда»!
Утром, ещё до восхода солнца, обоз ушёл. Петруха выскочил на крыльцо, слёзы смахнул.
— Что ты? Не бит, а плачешь? — спросил удивлённо богомаз и пошевелил соломенными усами.
О «чуде» уже стало известно в ближних деревнях. Богомольцы пришли в монастырь, спрашивали, как пройти к «чуду», прикладывались к «дуплянской» иконе.
Повторяли «чудесные» слова об обозе и невинности скомороха.
Игумену другого выхода не оставалось: «чудо» обещало монастырю большие доходы, верующие не должны были сомневаться в «дуплянских» предсказаниях.
И скомороха, при всём честном народе, выпустили на волю.
Днём Петруха взял торбу с едой, пошёл в бор, вынул из дупла пояс с монетами, снял зипун, поднял рубаху, пританцовывая от холода, дважды обвязал пояс вокруг себя. Потом оделся, торбу на спину приторочил.
На обратном пути приходилось Петрухе то и дело с проторённого следа в чащобу сворачивать — двигались к «дуплянскому чуду» богомольцы и монахи.
Не заходя в монастырь, Петруха вышел на санную дорогу, ведущую к Москве.
Сбросил с лаптей дощечки, закинул их подальше в кусты.
Обернулся назад, взглянул на купола, торчащие из-за высокой стены…
— Ну, спасибо тебе, малец, удружил… Ввек не забуду! — раздался рядом весёлый голос.
Петруха увидел выходящего из-за деревьев скомороха.
— Не пугайся. Это не леший, а человек пеший! Я, малец, как прослышал о «дуплянском чуде», сразу смекнул: твоего ума дело, — продолжал скоморох. — Хитёр, малец, зело хитёр!
— Я из-за тебя московский обоз упустил, — сказал Петруха.
— Догоним! Нам обоим отсюда уходить поскорее нужно. — Скоморох похлопал Петруху по плечу. — Тебе подальше от чуда, а мне здесь не по нраву… Того гляди, в яме или башне очутишься.
— Как же обоз-то догнать?
— Дойдём до сельца, что за рекой, а там лошадей подрядим. Со мной не пропадёшь!
— Да-а, задаром кто ж нас повезёт? — усмехнулся Петруха. — Может, мы с тобой мужичков веселить в дороге будем?
— А это ты видел? — Скоморох протянул Петрухе кулак, разжал его, и на грязной ладони загорелся, как маленькое заходящее солнце, красно-рыжий камень-самоцвет.
— О-о-ох! — только и смог произнести Петруха.
— Не пойман — не вор, не куплен — не холоп! Во! Продадим его и с деньгами будем. Повеселимся в матушке Москве — пусть знает скоморошью удаль! — Скоморох сжал кулак, маленькое солнце погасло.
— Тот самый самоцвет? — дрогнув, спросил Петруха. — Который у посельского старца пропал?
— Тот самый, — гордо подбоченился скоморох.
— Вор ты, а не скоморох! — закричал Петруха срывающимся голосом и отскочил в сторону. — Вор! Вор! Вор!
И он побежал по дороге — прямо в ярко-рыжее солнце, спускающееся за делёкие поля.
— Дурень! — гаркнул ему вслед скоморох. — Ведь замёрзнешь один-то ночью!
— Замёрзну, а красть не пойду! — обернувшись, зло крикнул Петруха и побежал ещё быстрее.
Дорога обозная
Течёт дорога, как река широко…
Обоз Петруха догнал на следующий день.
Повезло парню — уж совсем было окоченел, хотел было в снег зарываться, берлогу себе делать, вдруг — колоколец услышал.
Ехал по дороге пустой возок, возница парнишку увидел, коней остановил.
— Ты что, на ночь глядя, в лесу делаешь? — спросил.
А Петруха так промёрз, что у него зуб на зуб не попадал, язык не ворочался.
— Бу-бу-бу… — в ответ только и пробубнил.
— Эге, парень, одубел от холода, — покачал головой возница, сграбастал Петруху, посадил в возок да и дальше поехал.
Заночевали в починке — махонькой деревушке в пяток изб. На следующий день, после полудня, догнали монастырский обоз.
Обозный старец от обилия напяленных на круглое туловище одёжек походил на луковицу. Из ворота пар валил — ни носа, ни бороды не было видно. Словно ком тумана вместо головы. Старец не хотел брать Петруху — и так, мол, едоков излишек.
Пришлось Петрухе целую историю придумать: приказано, мол, для богомазни красок в Москве купить.
— Про то мне ведомо, — пробурчал обозный старец.
— Кто ж, кроме меня, знает, какие краски для икон нужны? — важно молвил Петруха. — За этим меня вдогон за вами и послали.
Обозный махнул рукой, и обоз тронулся.
Петруха пристроился на санях, которые гружёны были холстами и овчинами. На вожжах сидел говорливый мужик Лука.
— Я, почитай, десять лет в извозе, — сказал Лука, — в Москве-матушке пятый раз буду…
Петрухе про Москву интересно было послушать. Ещё бы! Стольный град, сам царь там живёт! Но нужнее — про то, как в город Колядец до боярина Безобразова добраться.
Лука себя долго упрашивать не заставил — всё растолковал, до самой подробинки.
— Сродственники, что ли, там живут? — поинтересовался он. — Тоже небось богомазы?
— Дядьки, — ответил Петруха. — Иконы пишут.
— То-то и ты по этому делу пошёл! — удовлетворённо произнёс Лука. — А я вот всё по извозу.
И Лука начал рассказывать о своём монастырском житье-бытье.
Двенадцать лет назад пришёл Лука в монастырское село и порядился во крестьяне. Дали ему участок земли, подмогу — живность и лес для избы. А за это взяли с него запись особую — «кабалу», — в которой прописано было, сколько взял Лука взаймы, сколько и когда должен монастырю уплатить.
— Запутался я в долгах, что муха в паутине, — вздохнул Лука. — Такого мне насчитали святые отцы — ввек не расплатишься. Бросил хозяйство, ушёл в извоз. Вот и езжу туда-сюда лето и зиму. Всё легче, чем на земле-то сидеть… Это я, Петька, к тому говорю — на ус мотай. У монастыря ничего, ни полушки взаймы не бери! Оглянуться не успеешь — в кабальщину попадёшь! Посмотри, сколько нас-то, доверчивых! Я тебе сказал, да ты в разум не взял, а когда охнешь — поздно будет.
Лука говорил без передышки двадцать вёрст.
Он рассказал Петрухе про деревенских ребят, которые ломали пополам подковы, привязывали их к лаптям, как челны, загибом вперёд, и по льду на тех железках бегали быстрее зайцев.
— Подкову увидишь — подбирай, пригодится! — сказал Лука и тотчас же, без передышки, перешёл к следующему рассказу о том, как святой отец игумен живёт в вечном посте и молитвах, отрешился от всего
