— Где он прячется? — спрашивали дома.
— Не знаю.
— Что тебе не хватает?! Обут, одет, сыт! Что тебе еще надо?! — кричал отец.
— Ничего не надо, — буркнул Кухня, собирая учебники в портфель.
— Замолчи! До чего ты докатился?!
— Ни до чего!
— Перестань мне перечить! Больше чтоб я тебя с твоим Винтом не видел! Кончена ваша дружба!
Больше того, папаша провожал Кухню до школы.
— Не позорься, — шептал Кухня, затравленно поглядывая по сторонам. — Мне же не пять лет!
Мало того, родитель вообще хотел взять его за руку. Кухня еле отбился.
В школе Лина Романовна уже соскучилась его ждать:
— Где он?
— Откуда я знаю?!
Для начала она потащила его к завучу. Наверно, директор был еще занят.
— Вот, пожалуйста!
Она подтолкнула Кухню на середину кабинета.
— Да-а-а… — сказал завуч.
Он математику преподавал, поэтому обмерил его взглядом от макушки до подметок, прикидывая вроде, какого размера выкопать яму, чтоб зарыть этого ученика в землю и не вспоминать больше.
— Где Елхов?
Дальше по программе был черед директора школы.
— Молчит! — науськала его Лина.
Кухня протопал на середину кабинета. Директор преподавал биологию и, естественно, с интересом уставился на неизвестный для него вид млекопитающего.
— Да что я сделал?! — не выдержал Кухня.
Этого только и ждали.
— Слышали! — обрадовалась Лина.
— Что ты сказал? — удивился директор, вроде по его наблюдениям такие, как Кухня, не говорят, а кукарекают. — Как ты сказал?
Кухня отсидел пять уроков. У школы его ждал отец. Опять начал хватать за руку.
В доме у Елховых был сумасшедший дом. Мать Винта увидела Кухню, заплакала. На дядю Володю было жалко смотреть. Он не только слова сказать не мог, дышать в полную силу боялся. Свистни ему сейчас, он стойку на лапах сделает и хвостом виновато завиляет. Все Кухтины были здесь, даже бабушка пришла. То ли для успокоения Елховых, то ли боялись, что Кухня сбежит из-под ненадежного отцовского надзора.
— Клянусь здоровьем родителей, — сказал Кухня, — ничего с ним не случилось.
— Поосторожнее с родителями! — сказал отец. — Расклялся!
Бабушка вздыхала, вздыхала себе в уголке, вдруг бухнула:
— А если его цыгане украли?
— Ну ты совсем, бабушка! — закричал Кухня. — Как его украдешь, такого здорового?!
— Так, — объяснила бабушка, — сказали, на, мальчик, конфетку…
В соседней комнате заревели Елховы-младшие. Бабушкины мысли для них оказались самые доходчивые.
А время стало девять часов вечера. Грустно темнело. А про Винта — ни слуху ни духу. И каждый начинал думать самое плохое. Вслух говорить боялись, только глаза друг от друга прятали. Дядя Володя опять засобирался в милицию, а Кухтины пошли домой.
У самого подъезда какой-то сопляк закричал:
— Кухня! Кухня!
— Брысь! — сказал ему Кухня, но осекся — мальчишка приглашающе помахал ему рукой.
— Куда, куда?! — всполошился отец.
— Да сейчас я! — сказал Кухня. — Он у меня это… ключ гаечный брал.
Он подошел к мальчишке, тот полез в карман, достал клочок бумаги. «Я в Париже», — было написано рукой Винта.
— Сева! — крикнул отец от подъезда. — Домой!
— Иду! Сейчас! Где ты взял? — шепотом спросил Кухня.
— Дали.
— Читать умеешь?
— Нет еще.
— Молодец, — с облегчением сказал Кухня, — а это листочек так… Вот смотри… Чепуха это, а не листочек… — Он на глазах у мальчишки разорвал записку.
Бабушка уснула, а родители все шушукались в своей комнате. Кухня еще полчаса парился в одежде под одеялом, пока они не затихли. Осторожно спустил ноги на пол, пошарил рукой под кроватью, нашел кроссовки. С ними в руках, замирая на каждом шагу, добрался до дверей. Ключ повернулся бесшумно — Кухня до ужина успел налить в замок масла от бабушкиной швейной машинки.
Он катил на велосипеде по ночному городу, торопился. «Париж»! Как он мог забыть? С другой стороны, еще только май, и ночами бывало холодно. Это летом в Париже появятся первые жители.
Кукуевка была окраиной, за ней уже начиналось кладбище. Надо всего только пройти парк имени Трехсот двенадцати погибших за свободу борцов, пересечь улицу Чуркина — и вот тебе кладбищенские ворота. За кладбищем, дальше в поле, давным-давно была построена электростанция. Когда начали строить Комбинат АСС, город подключили к общей энергосистеме страны, а маломощную городскую станцию закрыли. Какой-то из начальников ездил в Париж и увидел там фабрику по сжиганию мусора. Мало того, что она мусор сжигала, она производила из него море полезных вещей: бумагу, стекло, металлы. Очень выгодное предприятие. Все в Судимове обрадовались и решили из электростанции сделать чудо. Даже удивительно, как это до Парижа такое в голову никому не пришло. Для начала за будущей фабрикой устроили свалку городских отходов. С фабрикой дело шло неторопливо, а свалка получилась отличная.
Само же здание фабрики с гаражами, подсобными помещениями, складами, конторой захватили бродяги. Так это место превратилось в Париж. Летом бродяги ночевали там, чтобы утром успеть к первым мусоровозам. Собирали бутылки, тряпки, металл, годные для дачников доски. Собирали, сортировали, потом продавали недорого. Раньше в Париже очень чувствовался дым от мусорных куч. Но со временем свалка, как живая, двигалась дальше и дальше в поле, оставляя за собой искусственные горы шлака, мусора. Укромные поляны прорастали лопухами, от дождей образовывались овражки. Такое впечатление — вроде ты на Луне. На месте свежих сбросов днем и ночью дымили кучи отходов, сновали машины — с каждым годом все больше и больше.
На свалке вообще было интересно. Все время не знаешь, что найдешь.
Бывает, что-нибудь дельное. Винт однажды нашел отличную велосипедную раму и поменял ее на почти новую шину.
С бродягами или бомжами отношения у мальчишек чаще всего были плохие. Те все хотели только себе. Им не нравилось, когда из-под носа у них уводили, например, хороший диск на автомобильное колесо…
За мыслями Кухня не заметил, как подъехал к кладбищенской ограде. Он притормозил, задумался. Путь через кладбище был намного короче. Но кладбище есть кладбище. Да еще ночью… Бабушка говорила, правда, надо бояться не мертвых, а живых, однако… От живых хоть знаешь, чего ждать, а от покойников — неизвестно.
На кладбище из-за старых больших деревьев было темно, намного темнее, чем на улицах. Кухня прикинул направление на главную аллею.
Сначала под ногами была твердая земля, наверно, он попал на какую-нибудь боковую дорожку. К темноте он привык, но такая навалилась тишина — в ушах звенело, а скрип колесной втулки, казалось, слышался на той стороне города. Да еще, как ни крути, под ногами лежали покойники. Это не прибавляло настроения, а даже наоборот. Он вспомнил золотое правило — чтобы не думать о плохом, надо считать.
