Он не знал, что у нее на душе, не решился спросить.
— Будьте сильной! — сказал он.
Маша вернулась домой, спустила шторы, зажгла свет. Она села в то старое кожаное кресло, в котором когда-то, сжавшись в клубочек, слушала разговоры отца с Аркадием Фроловичем. Подобрала под себя ноги, подперла кулаком подбородок и прочитала статью Валентина Антоновича. Это была интересная статья. Как ключ открывает дверь в дом, так она открывала новое в книге, известной с детства. Но нет, Маша не знала раньше эту книгу. Только теперь она прочитала в ней слова: 'Будь верен долгу'. Будь верна, Маша, долгу! Пойми, в чем твой долг.
В дверь раздался стук.
— Кто? — спросила Маша.
Стучала соседка.
— Письмо!
Маша разглядывала в полумраке прихожей самодельный треугольник. Знакомый треугольник со штампом 'Полевая почта'. Их много хранится у Маши в ящике письменного стола!
'Сережа, ты снова вспомнил меня! Ты всегда приходишь на помощь…'
Маша вернулась в комнату, раскрыла свернутый треугольником листок.
— Что такое? — в ужасе прошептала она. — Я схожу с ума!.. Послушайте, помогите мне кто-нибудь!
Она подняла глаза и увидела в зеркале шкафа свое белое как бумага лицо.
— Так и есть! — сказала Маша, дрожащей рукой поправляя волосы. — Я заболела… У меня бред, а я одна.
Она боялась посмотреть на письмо. Там ничего нет, ей показалось…
— Сейчас прочту еще. Нет, ничего не случилось. Они перепутали.
Вот когда понадобилось Маше собрать все свои силы, чтобы снова прочесть письмо:
'Товарищ Строгова! Только ваш адрес удалось обнаружить в записной книжке лейтенанта Агапова. Не знаю, кто вы. Знаю, что не жена и не невеста Агапова. Недавно об этом шла речь. Агапов сказал, что у него никого нет. Пожалуй, и лучше.
Пишу я вам потому, что кто-то там, дома, должен почтить память бойца.
Почтите вы.
В ночь на 4 февраля я был назначен в разведку. Агапов добровольно вызвался мне в помощь.
Мы были сутки во вражеском тылу. Дело было опасное.
Нас обнаружили, когда мы возвращались обратно. Поднялась тревога. Агапов был ранен раньше меня. У меня были важные сведения, надо было доставить командованию. Я упал в канаву и лежал притаившись. Я видел — немецкие патрули схватили Агапова. Был ранен и я: кусты простреливались. Я не мог ничем помочь ему.
Уважаемая М. Строгова, не знаю даже вашего имени. Агапов был честным товарищем. Никогда не забуду его.
Пишу с дороги: эвакуируют в госпиталь. Вылечат — возвращусь в строй, отомщу!'
Глава 38
Маша до рассвета просидела в кресле.
Было холодно, она не встала взять платок. Она положила голову на валик и неподвижно сидела.
Придет когда-нибудь утро? Что утро!
Но когда сквозь штору пробился свет, она машинально откинула ее и увидела снежный солнечный день. На тротуаре стоял мальчик. В длинных брюках и узеньком, не по росту, пальтишке с рыжим воротником; он стоял против Машиного окна и не отрываясь смотрел в одну сторону. Скоро из переулка, куда он смотрел, выбежал другой мальчик. Они замахали сумками в знак приветствия, и оба побежали.
Это были Витя Шмелев и Володя Горчаков.
Маша лихорадочно стала собираться в школу. Вещи падали из рук, из портфеля рассыпались Книги. Она собирала их, присев на корточки, и вдруг спросила себя: 'Что я скажу им сегодня?' Все ее мальчишки, все до единого, представились ей, их веселая и серьезная жизнь. Как рассказать им, что передумала она в эту ночь?
Книжечка Валентина Антоновича лежала на столе.
Маша взяла ее, полистала страницы. Может быть, потому, что и теперь Маша искала ответа на свои мысли, она прочитала: 'Братья и дружина! Лучше уж убитым быть, чем полоненным быть'.
— Подавив плач, Маша спрятала книгу в портфель и быстро пошла в школу.
В коридорах заливался звонок. Ребята галопом неслись в классы.
Маша прошла на урок, не заходя в учительскую. Звонок еще звенел, шестиклассники считали себя вправе кричать и стучать. Но вдруг Дима Звягинцев, который раскладывал на парте учебники, увидел лицо учительницы.
— Эй, вы, тихо! — крикнул он, изумленный чем-то почти до испуга.
Он спрятал грамматику в парту и ждал, что скажет Мария Кирилловна. Класс умолк.
— Эта книга написана восемьсот лет назад, — сказала Маша.
— Восемьсот лет назад? Вот так штука! Ну, значит, в ней ничего не поймешь!
— Я вам прочитаю немного. Вот, например, как говорит Святослав об одном смелом князе: 'Высоко паришь ты на подвиг в отваге, словно сокол, по ветру летящий…' Непонятно?
— По-нят-но.
Толстые губы Пети Сапронова зашевелились, улыбка осветила его некрасивое лицо.
— Мария Кирилловна, про Игоря так сказал Святослав?
— Нет. Послушайте, что случилось с Игорем.
Открылась дверь. Вошли Борисов и инспектор роно. Маша узнала седой бобрик. Напрасно инспектор пришел сегодня на Машин урок. Впрочем, не все ли равно? Борисов направился в конец класса, шагая между партами, как журавль, инспектор следовал за ним. Ребята потеснились, кое-как устроив гостей. И забыли о них.
— Читайте, Мария Кирилловна, читайте!
— 'Игорь к Дону войско ведет. Уже беду его подстерегают птицы по дубам…
О Русская земля, ты уж за холмом!'
Леня Шибанов робко протянул руку:
— Мария Кирилловна! Он победит?
— Тише ты! Спрашивает!
— 'Игорь полки поворачивает: жаль ведь ему милого брата Всеволода'.
— Видишь, какой он! — Володя Горчаков с торжеством оглянулся на Леню Шибанова, но тут же растерянно и виновато мигнул.
— 'Никнет трава от жалости, а дерево с печалью к земле приклонилось… Князь Игорь пересел из седла золотого да в седло раба'.
— Э-эх! — сказал кто-то.
Маша чуть слышно читала плач Ярославны.
И вот:
— 'Взволновалось море в полночь, идут смерчи мглою. Игорю-князю бог путь кажет из земли Половецкой в землю Русскую…'
Класс вздохнул облегченным вздохом. Володя Горчаков не смог удержаться — стукнул Витю Шмелева кулаком между лопатками:
— Что я тебе говорил?
— Ладно! Я сам знал.
— '…Солнце светится на небе. Игорь-князь в милой отчизне. Страны рады, грады веселы'.
— Мария Кирилловна, вот жалость-то, что у них не было салютов!
