В пятницу, 21-ого сентября, я пошла в бюро путешествий и заплатила за свой билет до Александрии. Из оставшихся денег я отложила самый минимум на свои расходы в Дании до конца месяца, а всё остальное поменяла на туристские чеки на сумму 180 долларов.'Вот и всё моё мирское богатство.В следующий понедельник я послала свой основной багаж в Копенгаген, пока сама села на поезд в Брондесрлев. Я пообещала своей матери провести вместе с ней последние дни в Дании.
В течение первых двух дней мы просто наслаждались обществом друг друга. По молчаливому согласию мы не упоминали события, последовавшие за моим крещением, или неизвестное будущее, ожидавшее меня в Иерусалиме. Наконец, настал мой последний день дома. Мама сама нарушила это установленное молчание.
«С тех пор, как ты побывала здесь в последний раз, я думала о том, что случилось с тобой, когда тебе было пять лет» -сказала она, мягко раскачиваясь туда-сюда в своём любимом кресле. «Ты заболела сильным воспалением лёгким, и я думала, что мы потеряем тебя. Я помню, как я стояла у твоей кровати однажды вечером и говорила Богу, что если Он оставит тебя в живых, то ты будешь принадлежать Ему. Возможно, это объясняет события последних двух лет.»
«Да, мама, это помогает и мне понять лучше.»
Я поцеловала её в лоб, затем ускользнула, чтобы сделать последние приготовления для моего путешествия в Копенгаген на следующий день.Когда я вернулась, мама заснула, откинувшись головой на спинку кресла. Я несколько минут стояла молча, наслаждаясь знакомой красотой её черт. Она сильно постарела за последний год. Во многом, как я знала, из-за озабоченности обо мне.
Вдруг она открыла глаза и посмотрела на меня. «Разве это не странно!»-воскликнула она. «Я, должно быть, задремала, а потом увидела твоё лицо прямо перед собой. Ты выглядела совсем как пятилетняя девочка с такими длинными золотыми локонами, которые у тебя были тогда. С чего бы это мне привиделось!»
«Я думаю, Бог что-то показывает тебе, мама»-сказала я. «Он показывает тебе, что я на самом деле не изменилась. Я та же самая маленькая девочка, которую ты всегда знала. Только сейчас я начинаю понимать ту истинную цель, которая всегда была у Бога для меня.»За ужином в тот вечер, мама немного заговорила о том, что её беспокоит моё будущее, «Но во всяком случае, я рада одному»- добавила она
«Что же это, мама?»
«Я знаю, что у тебя есть кое-какие средства. Ты сможешь жить больше года на те деньги, что тебе достались по наследству от отца.»
«Не думай об этом, мама, и не беспокойся»-быстро ответила я. «Я хочу только, чтобы ты регулярно писала мне и каждый день молилась обо мне.» Я была так благодарна, что мама не спросила меня, сколько у меня осталось от отцовского наследства. Мне было бы трудно сказать ей, что я отдала все эти деньги на строительство больницы в Конго!
На следующее утро мама и Анна проводили меня на вокзал. Когда подошло время садиться на поезд, мама обняла меня и несколько минут молча держала меня в своих объятиях. Наконец, она сказала: «Ты всё такая же моя малышка, самая лучшая в мире!»
Когда поезд начал отходить, мама бежала рядом до тех пор, пока могла. Потом она достала свой белый кружевной носовой платок и начала махать им. Я не сводила с неё глаз, пока она наконец не слилась с фоном. Самое последнее, что я могла видеть, это был белый носовой платок.
6
Путешествие
На следующее утро я встретила Китти на центральном железнодорожном вокзале Копенгагена. Сквозь толпу пассажиров, спешащих во всех направлениях, и носильщиков, толкающих тележки с огромными чемоданами, мы пробрались к поезду, идущему на Марсель. Провожать Китти пришло с полдюжины её друзей, и она высунулась из окна, ведя оживлённый разговор, знаки препинания в котором временами проставлял выходящий со свистом пар двигателя. Я стояла в купе за её спиной, стараясь выглядеть оживлённой, но внутренне я остро осознавала, что меня никто не провожал.«Почему кто-то должен быть?»-напомнила я себе.
«Китти миссионер по назначению, и она возвращается на своё поприще. А ты не настоящая миссионерка, ты просто...» Я сделала паузу, не сумев закончить фразу, даже в уме. Меня не посылала ни церковь, ни миссионерское общество, так что я не могла быть
миссионеркой. Кто же я такая на самом деле?
Прозвучали последние свистки, и поезд отошёл. Китти и я уселись на двух боковых сидениях, напротив друг друга. «Вот теперь мы на самом деле в пути!»-заметила Китти, поправив свои гребешки. Я снова поймала себя на том, что сравниваю её положение со своим. Она совершала повторное путешествие, возвращаясь на устроенный миссионерский участок в стране, которую она хорошо знала. Но для меня путешествие было первым шагом в совершенно новом и незнакомом мире. Я попыталась не поддаваться оцепеняющему чувству страха, надеясь, что Китти не подозревает о моих внутренних переживаниях. Непроизвольно я крепче сжала свою сумку: в ней был мой паспорт, билет на судно в Александрию и 180 долларов туристических чеков. В конце концов, я подумала, Китти будет со мной до Александрии, а в Иерусалиме у меня есть Ида Густаффсон.
Когда наступила ночь, мы пошли в спальный вагон третьего класса. Некоторое время беспощадный стук колёс поезда, бегущего на своём пути на юг, не давал мне заснуть, но наконец я заснула. Вдруг я оказалась перед большим письменным столом. Напротив меня сидел мужчина со смуглой кожей. Он упирался локтями в стол, а руками поддерживал подбородок. Его чёрные глаза неотрывно смотрели на меня, как бы ожидая ответа на вопрос. Не выдержав его взгляда, я отвела глаза и увидела странный предмет, стоявший на углу его стола. Он был сделан из плотной, красной материи, в форме усечённого конуса, а с одной стороны свисала чёрная шёлковая кисточка, закреплённая сверху Всё ещё чувствуя на себе взгляд мужчины, я попробовала ответить на его вопрос, но у меня пересохло в горле, и не было слов.
Вдруг поезд накренился, и шторки купе взметнулись перед моими глазами. Я поняла, что видела сон. Но это понимание не устранило эмоциональное впечатление от видения. Я не могла забыть ни смуглых черт и взгляда чёрных глаз мужчины за столом, ни странный красный головной убор с чёрной шёлковой кисточкой. Я не могла избавиться от чувства смущения и беспомощности. Заснуть я смогла только через час.
На следующий день я рассказала Китти о своём сне', но она точно также не поняла его, как и я кроме того, что красный предмет напоминал
