было то место, которое должна была бы занять я. Когда Китти разместила свой багаж, мы преклонили колени возле койки Китти и предали друг друга Божиему попечению и покровительству.
В 4 часа дня прозвенел гонг, предупреждая, что все посетители должны сойти на берег. На палубе Китти обняла меня в последний раз и подождала, пока я сойду на берег. Стоя на причале, я видела её на палубе. Она сложила руки рупором, видимо, пытаясь мне что-то сказать, но мы были слишком далеко друг от друга, и я не слышала
Наконец, с несколькими звуками сирены и облаками тёмного дыма, вылетающими из труб, пароход начал медленно отходить. Я махала Китти столько, сколько я могла видеть её, но через несколько минут корабль поменял курс, и я потеряла её из виду. Я всё ещё следила за судном, пока оно выходило из порта в открытое море.
Наконец, оно превратилось в чёрный силуэт на фоне неба, освещённого последними лучами дневного света.
Вдруг меня охватило чувство страшного одиночества. Расставшись с Китти, я потеряла последний контакт с Данией. Я была в чужом городе, где я никого не знала и не понимала языка. Меня ожидали только шесть дней в весьма пустынной гостиничной комнате. До того момента, я не представляла себе, что такое на самом деле одиночество. Теперь же одиночество сошло на меня как сырой сумеречный воздух. Я задрожала.
Мои мысли вернулись к Дании. А что сейчас делала мама? Я представила себе, как она мягко раскачивается в своём кресле, в такт с ритмическим звуком вязальных спиц в руках. Так привычно было услышать её голос: «Моя маленькая девочка, разве ты не видишь, что уже стемнело? Немедленно возвращайся в гостиницу!»
Я вдруг поняла, что на самом деле стемнело. Дома, в северном климате Дании, я никогда не замечала, чтобы темнело так быстро. Но вот я оказалась совершенно одна в незнакомом городе. Я начала идти обратно в Марсель как можно быстрее.
На полпути в гостиницу я услышала за собой тяжёлые шаги. Затем грубый голос что-то сказал по французски, и я почувствовала на своём бедре руку мужчины. Инстинктивно, я повернулась и сказала по- датски: «Оставьте меня в покое!»
Передо мной стоял плотный мужчина в матросской форме. В течение мгновения, которое показалось вечностью, я почувствовала запах алкоголя из его рта. Моё сердце бешено колотилось. Затем он передёрнул плечами и убрал свою руку.
У меня возникло сильное желание побежать, но я не осмелилась показать, как мне было страшно. Я прошла метров пятьдесят и снова оглянулась. Мужчина всё ещё смотрел в моём направлении, но не пытался преследовать меня. Пять минут спустя, с румянцем на щеках и запыхавшись, я вернулась в гостиницу.
Я опустилась вниз возле кровати и попыталась молиться, но не находила слов. Из моего горла вырывались рыдания. Наконец, я успокоилась, и наступила глубокая внутренняя тишина. Время как бы остановилось. Не было ни прошлого, ни будущего. Я повисла в вечном «сейчас.»
После неизмеримого периода внутренней тишины, с моих губ спонтанно начали сходить слова на незнакомом языке. С удивлением я поняла, что я не проговаривала их. но пела с мелодией,
напоминающей средневековые церковные распевы. Хотя я не понимала слов, я была уверена в теме. Это было поклонение и радость, даже триумф. Я встала с коленей и начала ходить, с поднятыми руками и словами распева на устах.
К тому времени я уже привыкла говорить на незнакомом языке. фактически, я делала это всякий раз, когда молилась. Но вот в первый раз Дух Святой дал мне не просто слова, которые я не понимала, но и мелодию, которую я никогда не слышала. Конечно, это было ещё одним доказательством, если доказательство и было нужно, что всё это не было плодом моего ума. И действительно, своим умом я всё ещё не понимала, почему это я славила Бога таким триумфальным пением в этой пустой маленькой комнате. Внешне ничего не изменилось, и тем не менее внутренне, страх и одиночество уступили место миру и радости.
Я взяла свою Библию, лежавшую но ночном столике, намереваясь ещё раз прочитать мой любимый стих из Римлян, который начинался словами: «Так же и Дух подкрепляет нас в немощах наших....» Однако, мой вгляд упал на стих через один: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, всё содействует ко благу» (К Римлянам 8:28).
Вот действительно повод для прославления и радости такое объяснение мой ум мог понять. Но, по порядку Божиему, мой Дух начал радоваться прежде, чем мой ум понял, почему.
На протяжении оставшегося времени в Марселе мой гостиничный номер стал местом моего молитвенного уединения Он больше не казался ни пустым, ни одиноким. Он стал дышать святостью. Каждый день я проводила там целые часы, по очереди то прославляя, то молясь иногда говоря, иногда распевая иногда на незнакомом языке, иногда на моём родном.В такой атмосфере молитвы я начала понимать те многообразные способы, которыми Бог защищал меня и заботился обо мне. Через сон в поезде Он показал мне, что Он знает будущее, вплоть до мельчайших подробностей, хотя я этого и не знала. Затем в момент одиночества на пристани Он заговорил со мной голосом матери. Разве можно было яснее показать нежность Его любви ко мне? Наконец, Он защитил меня от человека на улице.
Более того, я поняла, почему Бог допустил изменения в моих планах. Многие годы я была столь уверена в себе, столь сильна своей собственной мудростью и рассуждениями. Это сослужило хорошую службу в моей учительской карьере, но было препятствием в моей новой жизни верой. Теперь же с меня была совлечена моя самонадеянность, и я зависела от милости и верности Божией. Мне больше не нужно было зависеть от моих собственных суждений в планировании каждого предстоящего шага. Я была согласна вложить свою руку в руку Божию и позволить Ему вести меня, день за днём, шаг за шагом,
Французское судно отплыло точно в полдень, в понедельник 8-го октября 1928. Я оставалась на палубе, наблюдая, как очертания Марселя пропадали за горизонтом. Как это было увлекательно снова оказаться на пути в Иерусалим! Но я знала, что уроки, усвоенные в Марселе, оправдывали время, которое я там провела.
Я сразу же узнала, что на корабле никто не понимал по-датски. это означало, что мне предстояло
