непомерным бесстыдством. Мент посочувствовал, но взятку брать не стал. Иногда менты впадают во временное умопомрачение и отказываются брать деньги. Бывает, у них горит план по отлову преступников, бывает, они начинают искать оборотней среди себя, короче, случаются периоды, когда менты взяток не берут. Долго эти периоды не длятся, но тем, кто попал в поле зрения милиции в столь неподходящее время, от этого не легче.
Леша предлагал все большие и большие суммы, но мент был непробиваем. Коновальченко посадили в «луноход», привезли в отделение и заставили подписать чистосердечное признание. Его даже не били, все подписал сам.
А потом на сцене появился я. По-хорошему, мне надо было представиться сотрудником ОБЭП и вербовать Лешу под чужим флагом, но это было невозможно – слишком много у нас общих знакомых, рано или поздно истина выплыла бы наружу. Пришлось играть в открытую.
Я объяснил Леше, что вся операция организована мной и что у него теперь два выхода – отдаться на милость либо закона, либо меня. В первом случае ему предстояло провести несколько лет в роли пассивного гомосексуалиста, потому что с такой статьей, какая ему светила, сохранить традиционную сексуальную ориентацию очень трудно, для этого нужно быть очень крепким как физически, так и душевно. Во втором случае Леше следовало собственноручно написать другую бумагу, нет, не подписку о сотрудничестве, а всего лишь расписку в получении денег. Леша спросил, за что я собираюсь заплатить ему деньги, я ответил, что за информацию, которой он поделится прямо сейчас. Коновальченко немного посидел, повесив голову, а потом начал говорить.
Ничего ценного он не сообщил, но я его внимательно слушал и всем видом показывал, насколько эта информация полезна «Кохинору» и насколько вредно «Сапфиру» то, что ее знают не только те, для кого она предназначена. Леша говорил очень долго, в моем диктофоне уже заканчивалась кассета, а он все не унимался. В конце концов Коновальченко закончил, и мы мирно разошлись.
Леша так и не узнал, что «девочке», с которой его сняли, было девятнадцать лет. Просто внешность у нее очень своеобразная – маленькая, пухленькая и с детским личиком, сразу и не поймешь, то ли лолитка- акселератка, то ли взрослая баба. Такие девочки в нашей среде нарасхват, идеальный инструмент для вербовки.
Если бы Леша заглянул в ее паспорт, он бы сразу все понял, но человек в милицейской форме не дал ему этого сделать, он просто зачитал данные вслух, а Коновальченко постеснялся проверить. Леша до сих пор счастлив от того, что легко отделался.
Мы с ним встречаемся раз в месяц. Он мне передает кое-какие документы, кое-что рассказывает на словах и каждый раз, когда я докладываю шефу об обстановке на фронтах, все многословные речи Коновальченко превращаются в мою единственную фразу – в «Сапфире» все спокойно.
Я вербовал Лешу в расчете на тот маловероятный случай, если между «Кохинором» и «Сапфиром» вдруг разразится торговая война. Сейчас этот момент настал.
Мы встретились с ним в маленьком кафе в центре города. Я хотел устроить встречу утром, но Леша сказал, что на утро у него запланировано очень важное совещание и встретиться со мной он сможет только в обеденный перерыв.
Обычно Леша так себя не вел, стоило мне заговорить о встрече, и он тут же поджав хвост бежал в указанное место. В первое время после вербовки он меня боялся, а потом привык и даже привязался. Между агентом и куратором подобные отношения складываются гораздо чаще, чем принято считать. Особенно хорошо повлиял на наши отношения случай, когда я слил ему информацию, позволившую решить одну маленькую проблему «Триплекса». Леша так и не узнал, что та проблема была организована при моем участии.
– Привет! – сказал Коновальченко, усаживаясь за столик. – Зачем звал?
– Привет, – отозвался я. – Что у вас за суета сегодня? Помощь нужна?
Осведомитель странно посмотрел на меня, и я понял, что Василий Дмитриевич был прав, между «Сапфиром» и «Кохинором» действительно началась война.
– Рассказывай, – сказал я.
– Что? – Леша состроил удивленную физиономию.
– Для начала про Очаково, – подсказал я. – Вчера менты опечатали склад с пиратскими дисками, принадлежащий одной из наших фирмочек. Наружка говорит, что продукцию еще не вывозили. Я так полагаю, утром у вас планировали операцию по вывозу?
– Нет, – Леша помотал головой, – вывоз дисков обеспечивает крыша, мы планировали, куда их потом девать.
– И куда?
Леша вытащил из внутреннего кармана пиджака трехдюймовую дискету и положил ее передо мной. Я посмотрел на него с неудовольствием.
– Болванку пожалел? – спросил я. – Не прочитается обижусь.
– Прочитается, – заверил меня Леша. – Только сегодня отформатировал.
– В который раз?
– В первый. На прошлой неделе запечатанную коробку в столе нашел.
– Ну смотри, – сказал я. – Когда поступила информация о складе?
– Сегодня.
– Только сегодня? Не врешь?
– Не вру, – заверил меня Леша. – На совещании Федотов говорил, что у вас было маски-шоу, но я думаю, что это не наша работа. Если бы шоу организовали наши, совещание провели бы заранее и не пришлось бы все организовывать в такой спешке. Я полагаю, кто-то наверху вовремя узнал, какой хороший случай подворачивается, и под суетился.
– С чего такая уверенность? – поинтересовался я.
