Голубой ангел

бе­зумия. Да он обязан радоваться тому, что блудная дочь ищет его общест­ва, надеется на его совет, рассчитывает на две тысячи долларов, что она предоставляет ему возможность завоевать ее любовь, купить эту любовь за умеренную цену.

Что с того, что он туда же и за тем же ездил с Анджелой? Нет ниче­го предосудительного в том, что человек двум девушкам покупает ком­пьютеры. Кроме того, Анджеле он ничего не покупал. Просто съездил с ней за компанию. Скажем так – потренировался. Выяснил, как это дела­ется, и теперь уже везет туда собственную дочь.

Он наливает вино в стаканы, прихлебывает из своего. Очень вовре­мя. Руки его перестают трястись как раз в тот момент, когда в кухню вхо­дит Шерри.

– А что с ее старым компьютером?

– Господи, Тед! Он у нее со школы. Она говорит, по пятнадцать минут один файл запоминает.

Свенсону приятно, что Шерри с Руби беседуют о таких обычных ве­щах – файлах, компьютерах.

– Конечно. С удовольствием. Они ведь завтра работают?

– По субботам – разумеется, – говорит Шерри, и в голосе ее слышится легкое раздражение: так она по второму разу повторяет рассеянным студентам, что и как им принимать. – Кстати, тебе звонила какая-то студентка.

– Да? Вина хочешь? – Свенсон, не оборачиваясь, протягивает ей стакан, он не хочет встречаться с ней взглядом, поэтому делает вид, что ему срочно нужно вытащить штопор из пробки. Нет никаких оснований полагать, что «какая-то студентка» – это именно Анджела.

– Голос у нее был расстроенный, – говорит Шерри. Что сужает список подозреваемых. Но это могла быть… хотя бы Джонелл Бривард, она не принесла ему рассказ, который они хотели разбирать сразу после каникул; пришлось Клэрис вызваться ее заменить. Уж лучше бы это была Джонелл. Спектр ее возможностей гораздо скромнее, чем у Анджелы, которая могла чего только не наговорить его жене.

– Она назвалась? – спрашивает Свенсон.

– Нет, – отвечает Шерри. – Сказала только, что она твоя студентка, хотела посоветоваться насчет своего романа.

– Насчет романа? – тупо повторяет Свенсон. – Интересно. – Его вдруг окатывает волна безудержного счастья. Вовсе он не хотел, чтобы это была Джонелл. И тут он вспоминает, что потерял роман Анджелы.

– Она оставила свой номер, – говорит Шерри. – Домашний. В Нью-Джерси. Просила ей перезвонить. Сегодня вечером, в любое время. Это та самая, талантливая?

– Ох уж эти студенты! – говорит Свенсон. – Все соки норовят из тебя выпить, звонят днем и ночью, по пятницам, в День благодарения, а ты изволь быть наготове.

Странно было бы, если б он немедленно помчался в кабинет отзва­нивать студентке. И вообще, ему совершенно не хочется с ней разгова­ривать. Он просто рад, что она позвонила. Если он с ней свяжется, при­дется сказать, что Лен читать рукопись отказался, и – «…да, кстати, я ее потерял где-то на Манхэттене».

– Вполне может подождать до понедельника, – говорит Свенсон.

– Так ты свозишь завтра Руби? – спрашивает Шерри.

– Куда? – Свенсон понимает, что знает куда, только вспомнить не может.

– В «Компьютер-Сити», – обиженно напоминает Шерри.

– Разумеется.

Свенсону снится, что он стоит перед столом, а кругом – ничто, пустота, как на картинах Де Кирико. На столе два кубка, гребень, перо, книга и яйцо. Он знает, что должен выбрать что-то одно, берет яйцо, оно взры­вается огненным салютом у него в руке, и боль выталкивает его из ноч­ного кошмара обратно в постель; открыв глаза, он видит склонившуюся над ним Шерри, которая говорит:

– Она тебя уже ждет.

– Кто? – спросонья не понимает Свенсон.

– Господи, Тед! Руби сидит в машине. Уже десятый час. Ты проспал. Свенсон выглядывает в окно, смотрит во двор.

– Сегодня суббота. Мы что, теперь живем строго по расписанию?

– Это же для Руби, – говорит Шерри. – Ну пожалуйста!

Она сидит в салоне, смотрится в зеркальце. Бесполезно просить ее вернуться в дом, выпить чашку кофе, подождать, пока он примет душ. Да нет, она, конечно, согласится, но во всем ее облике будет сквозить разо­чарование, более того – обида. И Свенсон снова не сумеет доказать, что он хороший отец.

А с чего ему чувствовать себя виноватым? Он, между прочим, жерт­вует субботним днем и немалой суммой денег. Вдобавок лишает себя удо­вольствия принять душ и побриться. Он влезает в те же брюки, в кото­рых ездил в Нью-Йорк, берет со стула черный свитер.

Вечером, заглянув в холодильник и обнаружив там бублики и копче­ную лососину, он предвкушал, как утром перед отъездом в Берлингтон вознаградит себя ими. Но позавтракать времени нет. Да и не заслуживает он этого. Когда собирался за компьютером с Анджелой Арго, ему не было нужды утешаться завтраком.

Он хватает куртку, выбегает во двор, прыгает за руль. Руби оборачи­вается и смотрит на него. Волосы у нее завязаны в хвостики. Не самое удачное решение – к ее полному розовощекому лицу они не идут. В лице дочери Свенсон видит слишком много своих черт и мало чего от Шерри, к тому же этот кроличий прикус всегда напоминает ему собственную мать. Нет, Руби вполне бы могла быть хорошенькой, если б только не по­казывала всем своим видом, как ей хочется немедленно исчезнуть. На ней джинсы на несколько размеров больше, чересчур свободный сви­тер.

– Ты мог не торопиться, – говорит Руби.

– А я и не торопился, – врет Свенсон.

– Спасибо тебе, пап, – говорит Руби.

– Не за что, – отвечает Свенсон.

Он наклоняется и целует ее в щеку – отчасти и для того, чтобы при­глушить эхо своих неискренних слов. Она пахнет духами и косметикой. Руби напрягается и едва заметно морщится.

Ну ладно. Пусть будет по-ее. Он дарит Руби свой день. Мысль эта на­полняет Свенсона покоем, каким, должно быть, наслаждаются люди, когда решают предать свои проблемы в руки Господа.

– Холодновато, – поеживается Свенсон.

– Угу. Мерзкая погодка.

Они выезжают на шоссе 2А, ведущее к лесу. Машину царапают ветви, с которых слетают кристаллики льдинок.

– Как дела в университете? – Кажется, Свенсон спрашивает это в пятидесятый раз. Но право забывать о приличиях, не заботиться о том, не надоел ли ты близким, задавать одни и те же вопросы и получать одни и те же ответы – едва ли не главное из неотъемлемых преимуществ семейной жизни. – Помимо того, что всем подряд вчиняют иски?

– В общем, неплохо.

– Привыкаешь – становится легче, – говорит Свенсон. – Ты там развлекаешься?

– В каком смысле?

– Ну как – приятели, вечеринки.

– Пап, я работаю в центре помощи жертвам насилия, – говорит Руби. – Развлечением я бы это не назвала.

– Согласен, – кивает Свенсон.

Миль десять-двенадцать в машине царит тишина, одновременно на­пряженная и унылая. Когда они ехали с Анджелой, тишина была дру­гой – тоже напряженной, но завораживающей. Свенсон громко взды­ хает.

– Ты что, пап? – спрашивает Руби.

– Зуб разболелся, – говорит Свенсон.

– Хочешь, вернемся?

– Да нет, все не так страшно. – Помолчав, он спрашивает: – А что, в кампусе так много случаев