– Ты еще и недоволен… А ведь Старикан валялся у меня в ногах… Ты, Шорох, валялся.
– Я только одного не пойму. Если меня скопировали со Старикана, и через шестьдесят пять лет я сам буду Стариканом… с которого меня и скопировали… Это же замкнутый круг! Где тут начало? Откуда я взялся?!
– Я бы тебе объяснил, – Алексей взглянул на часы, – но уже не успею.
– Жаль, – сказал Шорохов.
«Кольт» глухо гавкнул, рука отскочила вверх, и Олег инстинктивно зажмурился. Открыв глаза, он увидел на стене за диваном веер пунцовых брызг и сползающий по глянцевому плакату клок волос.
Шорохов опустился на подлокотник рядом с прибором и достал сигареты. Потом с недоверием посмотрел на зажигалку Ивана Ивановича. Затем на свои ладони… И на поднятую крышку программатора.
Он, Олег Шорохов, продолжал жить. Вероятность того, что прибор попадет в нужную точку и будет использован по назначению, пока еще оставалась.
Сосредоточившись, Олег попробовал вытянуть из себя какое-нибудь побуждение… или смутное желание… или хотя бы намек. Он вышел из-под программы и теперь должен был ее как-то ощущать…
Желаний не было. Он курил, отстраненно размышляя о том, нужно ли прятать тело, пока сам же не поразился обыденности этой мысли.
Олег воткнул окурок в каплю крови, как в чашку с недопитым кофе, и резко поднялся. Захлопнув мнемопрограмматор, он зажал его под мышкой и машинально проверил время. Ему нужно было уйти еще три минуты назад. Но это по программе. А программы у него больше нет…
Шорохов снова прислушался к себе. Он был свободен. Как ни один человек на Земле – свободен. И если уж он не исчез, не сгинул в нерожденной магистрали, то должен был испытывать счастье… или несчастье?.. Он должен был чувствовать хоть что-то…
Олег подошел к двери, взялся за ручку и закрыл глаза.
Нет. Ничего.
В жестяной кишке воздуховода ныл сквозняк, других звуков не было. Не жужжали резаки, не стучал по матрице гидравлический пресс. Лампы не горели. От дверного проема развернулся широкий сноп света, терявшийся где-то близко в застоялом воздухе. Лишь на полу лежал неясный разбавленный конус, точно с порога опрокинули ведро серой краски.
Холодно… Шорохов поискал на стене выключатель и не нашел – ни выключателя, ни рекламных плакатов. Цех был пуст. В углу зиял черный квадратный глаз вентиляционной трубы, по краям тяжело покачивалась сальная бахрома многолетней пыли.
Словно засомневавшись, туда ли он вышел, Олег опять заглянул в каморку. Программист все так же сидел на диване – раскидав ноги и обратив лицо к потолку. Лицо абсолютно уверенного человека, не успевшего даже удивиться.
Шорохов поправил под мышкой мнемопрограмматор и, отчетливо скрипя подошвами, пересек помещение. Очутившись на площадке, он обнаружил напротив вторую дверь – в бункер Службы.
Дверь поддалась. Приоткрыв ее сантиметров на пять, Олег заметил, что свет внутри мерцает. Центральный плафон, как всегда…
Оба стола были завалены горами папок, тетрадей и отдельных листов. Бумага покоробилась и потемнела, некоторые страницы – до цвета крепкого чая. На всем лежала пыль, плотная и колкая, как абразив. Шкафы тоже стояли здесь. Одного взгляда сквозь мутное стекло было достаточно, чтобы понять: на полках ничего нет.
Шорохов подошел к сейфу и пнул ручку. Заржавленная дверца истошно скрипнула и отворилась. Ни дисков, ни документов. Какая-то выгоревшая газета, а на ней – мышиный помет. Чем они тут питаются? Если только бумагой…
Олег выдвинул упакованное в пленку кресло и взял со стола какой-то листок.
Незаполненное предписание. Шорохов дотянулся до самой дальней кипы и отщипнул от нее тонкую пачку. Все служебные бланки были чистыми – если можно так сказать о бумаге, пролежавшей в сырости несколько лет.
Олег закурил и осторожно приставил чемодан к ноге. Потом вытащил револьвер и бросил его на бланки – без патронов это был просто пугач, а пугать он никого не собирался. Рукоятка придавила покоробившийся лист, и из-под него показалась бурая сигарета. «Новость». Едва он ее взял, как табак высыпался.
– А новостей на сегодня больше нет… – проронил Олег.
Смахнув часть бумаг, он пристроил на столе программатор и осмотрел корпус. Замочек был не кодовый, обыкновенный. Шорохов провел пальцем по сенсорному датчику и тронул крышку.
Экран светился бледно-голубым. Это напоминало текстовый редактор, не самый мудреный. Кроме пунктов «ПРАВКА», «ПАРАМЕТРЫ» и «НАСТРОЙКА» были и другие: «ТОЧКА ВВОДА», «ДОП. УСТАНОВКИ», «ОТЛАДКА». Вместо привычного слова «файл», Олег заметил такое же, в общем-то, привычное: «СУБЪЕКТ». Субъект – это про него…
Как открыть меню, Шорохов не представлял: ни тачпэда, ни трекбола он не обнаружил. Первая мысль о «горячих клавишах», не успев его распалить, остыла сама: «Контрл» и «Альт» также отсутствовали. Исследовав клавиатуру, Олег понял, что без посторонней помощи ему не разобраться.
На каждую клавишу кроме буквы были нанесены еще три неизвестных символа, – значит, набор производился, по меньшей мере, в четырех регистрах. Какой стоял сейчас, Олег не знал. Экспериментировать не хотелось, – это все-таки была не игра. Это была… Его собственная жизнь.
Откинув крышку дальше, Шорохов сделал еще один неутешительный вывод: то, что он вначале принял за текст, – черные букашки на голубом поле, – оказалось какой-то клинописью, даже не разделенной на строки. Так называемый текст располагался в окне сплошным массивом. Олег тяжело вздохнул.
Он не сможет понять, что это такое. Даже приблизительно. И уж тем более не сможет что-то изменить…
Каракули, смешные закорючки, похожие не то на птиц, не то на беременных человечков, – это и есть его судьба, выстроенная математически точно, намертво вплетенная в магистраль. Его мотивы и побуждения, настолько же органичные, насколько и непреодолимые. Они все здесь, в этой китайской грамоте… Вот он сидит, сгорбившись, над пластмассовым чемоданчиком… Вот зачесалось под правой лопаткой… Можно потереться о спинку кресла. Чесать – не чесать?..
«Гамлет долбанный! – обругал себя Шорохов. – Делай что хочешь, все равно сделаешь по программе!»
Он вдруг встрепенулся.
– Да пошел ты!.. – ответил он себе же громко и весело. – Программа?! Проверь в соседней комнате. На диване. Там она, твоя программа! Хорошо еще – зима. Протухнет не скоро.
Олег неистово почесал спину, даже выкрикнул что-то восторженное – не то «Ах!», не то «Эх!»… и снова осекся.
Он был свободен. Кажется, да. Но главное – он просто был, и значит… кто-то все же проделал эту работу: ввел в контейнер код активации, подключил кабель, натянул ему на голову обруч… Кто-то, как Дактиль, держал его за плечи, окуная в мутный зеленый бульон и уворачиваясь от звериных щелчков зубами…
Мнемопрограмматор издал пронзительный звон. От неожиданности Шорохов дернулся, и кипа незаполненных бланков обрушилась на пол.
Прибор зазвенел опять. На экране поверх иероглифов развернулось малиновое окошко:
Олег беспомощно погладил программатор. Тот ответил новым перезвоном.
Колокольчики бренчали уже без перерыва, настойчиво и тревожно. Крякнув, Шорохов поднялся и неизвестно зачем подошел к сейфу. Потом вернулся к столу и с ненавистью посмотрел на экран.
– Разобью!.. – проскрежетал он.
– Вот этого не надо, – отозвались в углу, у самой двери.
Иван Иванович приблизился к программатору и отбарабанил какую-то команду. Выскочило
