– И все будет хорошо…
Один лифт оказался занят, и, судя по ругани наверху, освободить его собирались не скоро, второй вообще не работал.
– Седьмой, – не дожидаясь вопроса, ответил Иван Иванович.
Шорохов свернул на лестницу и, сбивая дыхание, помчался вверх. Иванов едва поспевал.
– Главное, чтоб… чтобы шока не было, – хрипел он, – а то… если будет шок…
– Глохни!
Когда Олег добрался до седьмого этажа, сил оставалось ровно столько, чтобы не упасть самому. Прелесть лежала у него на руках, откинув голову и бессмысленно глядя в потолок.
– Ася… – Он легонько ее потормошил. – Ася!..
Прелесть не двигалась.
Олег сполз по стене и встряхнул ее еще раз.
– Не дури, Ася…
Ее побелевшие губы медленно сложились в виноватую полуулыбку. Он тоже улыбнулся и вдруг почувствовал, что у нее начинаются судороги.
– Дверь! – гаркнул Шорохов. – Открывай, чего стоишь?!
Асю била крупная дрожь, и он, уже подойдя к кровати, все не решался ее положить.
– Сейчас от тебя ничего не зависит, – подал голос Иван Иванович.
– А от кого тогда?.. – спросил Шорохов, продолжая баюкать Прелесть. – Ты же знаешь, я не позволю ей умереть. У меня синхронизатор.
– И очень мало времени, – сказал Иванов. – И, что еще хуже, – только один круг в запасе. Следующая твоя активация будет последней. Если что-нибудь сорвется…
Олег, не слушая, устроил Асю на меховом покрывале и сел рядом. С момента встречи у бункера она стала еще бледнее, если только это возможно. Внезапно она схватила Олега за руку и взвизгнула – с таким ужасом, что он чуть не закричал сам.
– Все, Шорох, – промолвил Иванов. – Время идет. Если мы не успеем, не будет ни тебя… ни ее.
– Не надо мне угрожать, потомок.
– Что ты, что ты!.. Просто Лопатин, не найдя в сейфе программатора, не сможет тебя активировать. Я не представляю, как он это воспримет, – как отмену спецоперации, или что-то еще… Я эти варианты не просчитывал, они мне ни к чему. Меня самого здесь не будет, поскольку вместе с тобой исчезнет и мое настоящее. И вся наша операция – тоже. А что касается Прелести… Ты знаешь, какую судьбу приготовила для нее Служба… Пойдем, Шорох. А ей сейчас поспать бы…
Иван Иванович вскрыл упаковку с мягкими ампулами и зарядил пневматический шприц. Ася шевельнула ладонью и медленно повернула голову к Олегу. Глаза у нее были уставшие, но смотрели поразительно ясно.
– Приснится же ерунда всякая… – сказала она чуть слышно.
– Больше таких снов не будет.
– Я умирала…
Шорохов помолчал, глядя на ее осунувшееся лицо.
– Нет… Это было совсем не то. С днем рождения, Асенька…
Иванов собрался сделать ей укол, но Олег выхватил шприц и швырнул его за кровать.
– Ладно, она и сама заснет, – проговорил Иван Иванович.
– У тебя других забот нет?.. – спросил Шорохов. – Чайник поставить, полы помыть…
Иванов крякнул что-то недовольное, но все же удалился.
– Как дела, новорожденная?
– Странно… – ответила Ася. – Ты иди, он ведь торопится.
– Плевать мне на него.
– Не надо… Не надо, Шорох, плевать. Иди и не беспокойся, мне сейчас хорошо. Лучше, чем было. Я посплю, наверное. Ты только… выпроводи его побыстрее.
– Куда? – опешил Олег.
– У него мало времени. У нас с тобой тоже мало. А надо успеть… нам еще кое-что успеть… – Она отвернулась и прикрыла глаза.
Шорохов посидел с минуту и, убедившись, что Ася задремала, тихонько вышел из комнаты.
Иван Иванович действительно поставил чайник, но про чашки и не вспомнил.
– Объясни, зачем мы приволокли сюда программатор, – раздраженно сказал он.
– Причиндалы для сканирования у тебя есть? Есть, есть, я знаю! И не надо так морщиться. Ты все понял.
– Хочешь, чтобы в программаторе оказались твои реальные воспоминания?
– То, что я прожил сам. Собственного прошлого у меня нет – черт с ним, пусть будет придуманное. Но эти несколько дней после теста – они все должны остаться со мной. Навсегда, пока их не сожрет склероз. Мой собственный склероз! И то, что мне предстоит сделать на последнем круге, ты мне расскажешь словами. Никаких команд, никаких программ, никакой кибернетики в моей башке! Никаких корректировок!
Иван Иванович поставил мнемопрограмматор на стол, но открывать не спешил.
– Между прочим, эта редакция будет не менее интересной, – заметил он.
– «Интересной»?! Это же не кино, это моя жизнь!
– Шорох… Твое ущемленное самолюбие может дорого обойтись человечеству.
– Значит, будете платить, – кивнул Олег. – Излагай.
– Излагаю, – безразлично отозвался Иван Иванович. – Ты не убрал из Службы Пастора. Об этом нужно бы позаботиться сейчас, на седьмом круге, но тогда ты не попадешь в ту магистраль, где запланирована основная операция. После увольнения Пастора необходимо начинать новый круг, поскольку в настоящем и будущем произойдет перестройка связей… А в восьмой круг без Алексея уже не войти – Лопатин использует программатор и передаст его начальству… Пастора, конечно, можно убить. Элементарно убить, не делая дальних заходов… Но Служба это воспримет как прямое вторжение, и тобой займется уже целый отряд.
– В общем, Пастор будет мешать, но операцию мы проведем сейчас, по-другому нельзя.
– Нельзя, – подтвердил Иван Иванович и, наткнувшись взглядом на чайник, налил в стакан воды. Затем взял его двумя пальцами и отхлебнул. – Наша основная операция… – Он сделал еще один глоток и поставил стакан на подоконник. – Не допустить рождения некой персоны.
– Что, такая крупная фигура?
– Нет, не крупная… Не крупный, вернее. Это мужчина. И нам нужно сделать так, чтобы его не было. Совсем.
– Я, кажется, что-то упустил… – Олег обогнул большой обеденный стол и уселся в углу. – Речь шла о тотальной войне… Войне, которая уничтожит человечество. При чем тут какой-то отдельный мужик? Без него война не начнется?
– Начнется, обязательно начнется, – заверил Иван Иванович. – В любой магистрали. Война неизбежна. Но уничтожение всего человечества… вот этого избежать можно. Есть шанс, по крайней мере.
– Какой-то несчастный мужик…
– И несколько сот миллионов. Тех, кто умудрился выжить во время самого конфликта и не погибнуть после от радиации. Миллиона два при этом сохранили способность к воспроизводству потомства. Так что новое человечество вылупилось не из античной литературы и не из крестовых походов. Оно выползло стаями из зараженных лесов. И оно умеет ценить жизнь.
– Но при чем тут какой-то мужик?.. – повторил Олег.
– Его рождение и войну разделяет почти сто лет, причинно-следственная цепочка получается невероятно длинная. Нашего прошлого объективно до сих пор не существует, но для меня оно так же реально, как для тебя – твое… гм… Прости, Шорох, я не то хотел… В общем, события удалось реконструировать, и начало нашей истории оказалось связано с этим… мужиком, – усмехнулся Иванов. – С его рождением начинается другая магистраль, и она перекрывает путь нашей.
– Но если до барьера останется еще целый век… Сколько раз за это время магистраль свернет в сторону?
