– Много. Но все эти повороты приведут не куда-нибудь, а в мое настоящее.
– Включая и новые?
– Что? Новые повороты? – Иван Иванович перегнулся через стол. – Тебе-то уж стыдно такие вопросы задавать, опер… «Новые» они для вас. А для нас, – он сделал паузу, – для нас все эти повороты в далеком прошлом. Остался один, последний. Июль тысяча девятьсот семьдесят шестого. Запоминай, Шорох! Не желаешь, чтобы я внес это тебе в программу, – запоминай сам.
Иванов назвал координаты точки вторжения и обрисовал обстоятельства. Операция, на первый взгляд, была не сложной.
– Если что-то не получится… – промолвил Олег.
– Меня и тебя в этой магистрали не окажется, – закончил за него Иванов. – А Прелесть выполнит то, на что ее программировали… Все, что мы с тобой сделали, пока существует лишь как вероятность. И сейчас она либо реализуется, либо станет достоверно несбывшейся. Если бы ты не убивал Алексея…
– Тащи свои провода, потомок, – перебил Шорохов. – Мы же торопимся. А лекцию о нравственности прочтешь мне в следующей жизни.
Иван Иванович без возражений принес на кухню свернутый шнур и эластичный обруч. Процесс сканирования занял минут десять, не больше, и показался Олегу подозрительно простым. Он не ощущал ничего, кроме давления жгута на лоб, и был слегка разочарован.
Иванов не отрываясь смотрел в мнемопрограмматор и периодически что-то потюкивал на клавиатуре. Шорохов, заглянув ему через плечо, обнаружил на экране все ту же клинопись, только в движении: символы возникали в центре голубого поля, расползались оттуда в стороны и скрывались за пределами окна. Олег заметил, что в теснящемся массиве значков тут и там образуются новые «родники», – как Иванов умудрялся все это отслеживать, оставалось загадкой.
Шорохов почему-то подумал, что такие же ощущения должны испытывать люди, попадающие в руки мошенников, – когда становится ясно, с кем имеешь дело, когда сознаешь, что тебя обманули, но формально афера еще не завершена, и ты продолжаешь надеяться и успокаиваешь себя тем, что изменить ничего нельзя, что выбирать уже поздно и что, кажется, сам момент выбора проскользнул как-то мимо… Эта странная ассоциация не давала ему покоя все то время, пока Иван Иванович колдовал с прибором, но улетучилась сразу же, едва он опустил крышку.
– Порядок. Я ничего не корректировал, ты сам видел.
– Да уж… видел… – скривился Олег, стягивая с головы датчик. – А кто тебе мешает по дороге в бункер…
– Не веришь – поехали вместе, – предложил Иван Иванович и, взяв с подоконника остывшую воду, жадно выпил весь стакан. – У нас общая цель, Шорох. Бытие как таковое – твое, мое и еще четырнадцати миллиардов.
– И еще Ася… – добавил Олег.
– А?.. – Он дошел до порога и замер. – Что говоришь?..
– Еще – жизнь Прелести.
– Прелесть, да… Конечно…
Дверь за Ивановым закрылась почти неслышно. Шорохов побродил по квартире в поисках сигарет – заранее зная, что у Ивана Ивановича он их не найдет, и все же заглядывая в каждый угол. Новехонькая мебель была расставлена оптимально. Нигде ни соринки, ни пылинки, – все безукоризненно, как на рекламном плакате. Однако Олегу подумалось, что он в таком месте жить не смог бы.
Включив телевизор, Шорохов наконец сообразил, что сигареты он толком и не ищет. Просто пытается себя чем-то занять. Удержать от ненужного визита к Прелести.
Ася вышла из комнаты сама – неожиданно и в то же время как-то буднично. Она протянула Олегу свой «Салем» и не спеша двинулась в сторону кухни.
– Что это за чемодан у вас был? – спросила она.
– Чемодан?.. Так… Яйцо.
– Черное и прямоугольное?..
– И с ручкой, – добавил Олег, но почувствовал, что не отшутится. – Яйцо, в котором смерть, – сказал он.
– По-моему, это обыкновенный мнемопрограмматор…
– Обыкновенный… – Шорохов пощупал чайник и принялся разыскивать кофе, пока не понял, что ни ему, ни Асе это не нужно.
Она уселась за стол и прикурила.
– Ну, как ты? – спохватился Олег. – Тяжело было?
– Да… – Ася склонила голову и посмотрела на него исподлобья, сквозь челку. – Было тяжело. Прикидываться.
Шорохов по инерции копался на полке еще несколько секунд, потом замер и, медленно развернувшись, сел напротив.
– Все, как ты просил. – Она стряхнула пепел в блюдце. – Кризис у меня прошел утром. Погибла во сне за эту мразь… А, пусть живет, жалко, что ли? – Прелесть вдруг помрачнела. – Вот тогда мне действительно… довольно фигово было. Осознавать, что умираешь, – это гораздо хуже, чем просто умирать.
– А сейчас?..
– Три таблетки пирогенала, и температура под сорок. Зато ты нес меня на руках, от машины до самой кровати. И это было… прикольно. – У нее на щеках появились трогательные ямочки.
Шорохов затушил сигарету и, едва выдохнув остатки дыма, прикурил новую.
– Если программа кончилась, то для чего ты приехала к бункеру?
– Я же говорю: ты меня просил.
– Бред какой-то… И что, моей просьбы оказалось достаточно? Ты хоть понимаешь, чем ты рисковала?!
– Ты… очень сильно попросил, Шорох. А рисковать я ничем не могла. Ты сказал, что Службы в той точке нет. Мертвая петля, или вроде того…
– Теневая.
– Да-да, теневая. – Ася зевнула, затем дотянулась до холодильника и выбрала большое зеленое яблоко.
– Но ведь ты мне не верила! – воскликнул Олег. – В записке – «Не верю тебе, не верю Службе»…
– А кто мне ее диктовал? – сказала Прелесть, кусая яблоко за глянцевый бок.
– Я?!
Ася энергично закивала.
– Ну… Ну, допустим… – пробормотал Шорохов. – Так все-таки зачем?
– Мне надо тебе кое-что передать. От тебя же, – сказала она, дожевав. – Передаю. Кхм-кхм… Шорох, когда увидишь себя в бункере, иди за собой и жди Дактиля. Все.
– Все?.. – Олег прищурился. – А Дактиль там откуда?..
– Я его уговорила. Ты сказал – любой ценой, и я…
– Чего-о?! – Он поднялся из-за стола.
– Щас!.. Я по-другому уговаривала, даже лучше получилось. В общем, Дактиль обещал быть.
Шорохов подошел к окну и уперся лбом в холодное стекло.
– Как же ты его нашла?
– Он мне свидание назначал, помнишь?
– Помню-помню…
– Да прекрати ты ревновать! Я… когда у меня кризис закончился… О-о-ох!.. Думала, умру, не выдержу. А ты посмотрел – вроде, живая. И сразу кучу заданий надавал.
– Куча – это сколько? – осторожно спросил он.
– Два – что, не куча?!
– Сегодня утром? – уточнил он. – И где?
– Ну там же, где мы и жили. На квартире на этой дурацкой.
– Те же и там же… – отрешенно произнес Олег, вглядываясь в серую от снега ночь. – Квартира занята другими людьми. И уже давно.
