– Синхронизатор, что ли? – Отозвался Веселый. – Как можно? Вот, в целости и сохранности, – он открыл металлический футляр и вытряхнул на ладонь дырокол. – Забирай.
– Один шевелится, – крикнул кто-то, вернувшись к джипу. – Оставить?
– Смотря кто, – ответил, с трудом поднимаясь, Веселый. Он приблизился к машине и, взяв водителя за шкирку, вытащил его на асфальт. – Не, – сказал он. – Этого оставлять никак нельзя, умный больно.
– Тебе виднее.
Негр достал пистолет, уткнул ствол в голову водителя и, что-то пробормотав, нажал на курок.
– Кажется, вертолет, – молвил Левша, прислушавшись. – Надо убираться.
Он достал из-за пазухи блестящую коробочку и осторожно открыл. В ней, бережно завернутая в бархатный лоскут, покоилась… еще одна машинка.
– Откуда? – Воскликнула Ксения.
– Синхронизатор?
– Почему «синхронизатор»?
– А что же еще?
– «Дырокол», – уверенно ответила она и, взглянув на меня, добавила. – Или «машинка».
– Мне нравится, – заявил Веселый. – Машинка… – повторил он задумчиво. – Слышь, Левша, в этом что-то есть. Просто и по-нашему, без всяких выкрутасов.
– А мне все равно. Как Лиманский скажет, так и будет. Ну, пошли, а то накроют.
Он направил машинку в сторону и открыл дыру. Партизаны выстроились в очередь и один за другим запрыгнули в плоскость. Похоже, перемещаться во времени для них было так же привычно, как видеть висящий на нерве глаз или добивать раненого врага.
– А вы чего стоите? – Нетерпеливо спросил Веселый, когда трое бойцов исчезли.
– Чтобы пойти с вами, нам надо знать, кто вы такие.
– Сопротивление, – просто ответил Левша. – Слышали, нет?
– Да, один приятель как-то упоминал.
– Приятель, – усмехнулся Веселый. – Это не тот, который вас консервами одарил?
– Допустим.
– Хорошие у тебя приятели. Вручают под видом тушенки радиомаяк, а потом звонят в ГИП. Скажи спасибо, что за вами послали мою группу, а то уже получил бы пяток иголок под ногти.
– Ты служишь в Гвардии Исламского Порядка? – Спросила Ксения.
– Уже нет, – ответил он, глянув на дымящийся джип. – Пора, ребятки.
Веселый указал на небо. Со стороны Москвы к нам приближалось какое-то светлое пятнышко.
– Пойдем, Ксюша, хуже не будет.
– Это точно, – подтвердил Левша.
Я шагнул в дыру и невольно посмотрел вверх. Над лесом занимался чистый рассвет.
– Лето?
Партизаны вразнобой закивали и подставили лица восходящему солнцу. Воздух быстро прогрелся, и в деревьях беспечно запели птицы.
– Зачем мы понадобились Гвардии?
– Не вы, а синхронизатор. Без него им до Сопротивления не добраться.
Мы стояли на дороге, как заправские туристы. Если бы не оружие и мрачный вид бойцов, нас и впрямь можно было принять за путешествующих автостопом.
– На приличных людей мы не похожи, – заметила Ксения. – Не боитесь, что кто-нибудь увидит и снова донесет?
– Здесь нет посторонних. Сюда попадают только с дыроколом.
– В каком мы году?
– Недалеко, в тридцать восьмом.
– Всего двенадцать лет? В тридцать восьмой можно попасть и без машинки. Просто дожить.
– Нельзя, – отрезал Левша. – Этого никому не удалось – дожить.
Из-за поворота показался какой-то железный монстр. Он был собран из разных частей по принципу «лишь бы ехало»: основой послужила ходовая часть легкого трехосного вездехода с огромными, как черные бегемоты, колесами, спереди была приделана наклонная решетка вроде тех, что стояли на паровозах, а сзади поднималась к небу длинная выхлопная труба с треугольной заглушкой на конце. Венчал этот образчик автомобильного зодчества корпус от старого автобуса со спиленной крышей. Забраться в машину можно было только по лестнице, сваренной из толстой арматуры.
– У нас тут холодов не бывает, – пояснил Левша.
– Пополнение? – Спросил водитель с длинными волосами, собранными в хвост. – Чего там новенького?
– С начальством поссорился, – сказал Веселый.
Автобус кое-как развернулся на узкой дороге, и мы поехали обратно в Москву.
– Не забывайте оплачивать проезд, – крикнул хвостатый.
Один из бойцов достал полуторалитровую бутыль с темной жидкостью и пустил ее по кругу. Каждый отхлебывал из горлышка грамм сто, затем передавал спиртное дальше. Вскоре настал и мой черед. Пить мне не хотелось, но отрываться от коллектива было нельзя. В посудине оказалось поганое бренди, и я закашлялся после первого же глотка.
Ксении бутылка досталась последней. Она тоже пригубила, но чисто символически, и вопросительно посмотрела на Веселого.
– Отдай Коню, – кивнул он на водителя.
Ксения с сомнением взболтнула бутыль – там оставалось не меньше трети, но все подтвердили, что теперь очередь шофера. Конь умело закрутил жидкость в спираль и, задрав голову, вставил горлышко себе в рот. Раздались дружные аплодисменты. В считанные секунды спиртное перебралось в желудок, после чего водитель отбросил бутылку в кусты и затянул какую-то грустную песню. Все это время автобус двигался с прежней скоростью.
Алкоголь побудил к общению, и мы принялись знакомиться. Каждый партизан имел прозвище, за которым стояла целая история.
Веселый получил свою кличку вовсе не за чувство юмора, а потому, что его настоящее имя было Роджер. Однако «Веселый Роджер» звучало слишком длинно, и второе слово частенько проглатывали, пока не отбросили совсем.
С Левшой была целая эпопея. Ни левая рука, ни его мастеровитость оказались ни при чем – там имел место неприятный случай со вшами, которых он подцепил, переночевав в одном бараке с беженцами. Чем все закончилось, никто толком не помнил, а сам Левша распространяться на эту тему отказался.
Кроме Веселого, Левши и Коня в группе были Радист, Сыр и угрюмый мужик лет сорока с трогательной кличкой Мама.
Слушая их россказни, мы с Ксенией так развеселились, что забыли о страшной фразе, произнесенной Левшой. И, только въехав в Москву, мы поняли, что означает «никому не удалось дожить».
Города, как такового, не было. Миновав кольцевую дорогу, засыпанную песком и скрюченными листьями, мы взобрались на бескрайнюю черную возвышенность. Слева, справа, впереди – везде взгляд царапался об одно и то же: низкие развалины, груды битого кирпича и осколков бетона, тощие змеи проволоки, скорчившиеся в тщетной попытке выползти наружу.
То, что некогда торчало, выпирало, громоздилось, было сметено, просеяно сквозь мелкое сито и снова размолото. Москва распалась на миллиарды тонн обугленного щебня, и любой ее осколок легко уместился бы на ладони.
Напрасно я потешался над конструкцией нашего автомобиля – он как нельзя лучше подходил для поездок по руинам. Большие шины с грубым рисунком протектора легко преодолевали ухабы, каждый из которых для обычных колес мог бы стать роковым. Решетка спереди действовала наподобие совка: она срезала бугры и тащила их дальше, пока на пути не попадалась яма, принимавшая в себя лишний грунт.
Исчезнувшие здания открывали фантастически далекую перспективу, однако все, находившееся дальше нескольких сот метров, сливалось в сплошную выжженную поверхность.
