замка. Сотник держал в руках ободранный деревянный ящик и цветастый моток, в котором Костя узнал «Штайр», но главное – сотник был не один. Вместе с ним зашел худой чернявый парень с острым кадыком и любознательным взглядом мучителя кошек.
– Ренат, Костя, – буркнул Петр и начал разуваться, но обнаружил на вешалке бейсболку и, медленно выпрямившись, посмотрел в комнату. – Зачем ты их вызвал? Гормоны лютуют?
– Это не шлюхи.
– А кто тогда?
– Да хрен их разберет. Сестры. По несчастью. Та, что в жилетке, раньше была моей женой.
– Интересно…
Женщины выплыли в прихожую и представились. Костя почувствовал себя неловко – особенно от того, что Петр и Людмила долго не сводили друг с друга глаз. Гораздо дольше, чем могут себе позволить незнакомые люди.
– А я тебя знаю, – улыбнулась Петру Настя, и Константину стало совсем не по себе. – Ты приходил. Помнишь, я рассказывала? – Спросила она у Кости.
– Ты была в таком халатике… в дырках весь. Так я не ошибся? Костя, а?! Я же был у тебя! Что же мы…
– Чего уж теперь? Ну проходите! – Крикнул он. – Столпились, как овцы. Места полно, Бориса я зарезал, – шутливо повторил Константин свое приглашение.
По московскому обычаю все вперлись на кухню. Петр галантно придвинул женщинам табуретки, но Людмила, вместо того, чтобы сесть, полезла в сумочку. Достав сто долларов, она плюнула на купюру и с размаха прилепила ее Петру на лоб.
– Я это делаю не за деньги. Ясно, Женя? Он знает, о чем я, – пояснила она остальным.
– Мы о своем, – подтвердил Петр. И тихо добавил. – Извини.
– О, картошку едите, – молвил Ренат, ковырнув пальцем Настино блюдо. – У нас в дурке такую же давали.
– Я прихожу к выводу, что людей кротких и положительных не перекидывает, – заключила она.
– Кроткие помирают реже, – вздохнул Петр. – Ну что, полку антиобщественных элементов прибыло?
– Борис сказал бы: полку расторможенных, – уточнил Костя.
– Хозяин квартиры? – Спросила Людмила. – А сам-то он какой был?
– Этого мы выяснить не успели, – признался Петр.
– Видел я его сегодня, – буднично произнес Константин.
Кроме Петра никто почему-то не удивился. Но Петр удивился так, что хватило бы на всех пятерых.
Глава 4
В секретаршах у профессора Крючковского ходила не старая грымза, какую ожидал увидеть Нуркин, а вполне миловидная девушка.
– Прошу вас, – сказала она, распахивая двустворчатую дверь, и Нуркин, благодарно склонив голову, прошел в кабинет.
Крючковский, сидевший, по-академически сцепив пальцы, встал и сделал шаг навстречу.
– Здравствуйте, очень рад, – произнес он и представился. – Николай Николаевич.
– Владислав Борисович, – ответно назвался Нуркин.
Они пожали руки, скорее формально, чем приязненно, и Крючковский вернулся на свое место в торце длинного стола. Нуркин выдвинул ближнее кресло и тоже сел.
Если с секретаршей он ошибся, то помещение было именно таким, каким он его представлял: плохо покрашенные стены, гнутые алюминиевые жалюзи и пара лобастых субъектов в золоченых рамках. Осколки имперского шика, подумал он. Последняя цитадель чистой науки.
Профессор, хоть и не носил бороды, кабинету вполне соответствовал. Прямая переносица, начинавшаяся от двух могучих морщин между бровями, упиралась в седые мохнатые усы. Остальное, кажется, было лишь дополнением: глаза, рот, щеки – все куда-то девалось и пряталось за героическими усищами. Костюмчик профессор носил вроде бы и новый, но сшитый по моде семидесятых, отчего возникало непреодолимое желание положить в его бледную ладонь немного мелочи.
– Э-э… Николай Николаевич… – с натугой выдавил Нуркин. – Я бы не позволил себе беспокоить столь занятого человека, как вы…
– Бросьте вы это, – скривился Крючковский. – Давайте сразу к делу.
– Согласен, – с облегчением сказал он. – У меня к вам есть одно предложение и несколько вопросов.
– Относительно предложения я могу догадаться. Только знаете, Владислав… Владислав Борисович, я далек от политики. Всю жизнь не участвовал ни в каких партиях, а уж под старость тем более не стану. Впрочем, весьма признателен, – спохватившись, добавил он. – Благодарю за доверие и…
– «И так далее», – со смехом подсказал Нуркин. – Понимаю. Конечно, я попросил о встрече вовсе не для этого. Вопросы… Вот, кстати, и они.
Он раскрыл кейс и выложил на стол толстый журнал в невзрачной обложке с блеклым заглавием «Вопросы общей психиатрии».
– «Вероятные причины ошибочного объяснения новейших процессов в массовом сознании», – без запинки воспроизвел Нуркин.
– О-о! – Польщенно молвил Крючковский. – Вы находите время для чтения моих статей?
– В перерывах между глумлением над демократическими святынями и раздачей презервативов, – откровенно высказался Нуркин. – Вы ведь меня за фигляра держите?
– Нет, почему же. Тут все достаточно ясно. Ваш расчет верен, и процентов семь-восемь на следующих выборах я вам гарантирую. Так что вас привело? А, статья. Ну, и?..
– В статье говорится о неверном диагнозе, который сейчас ставят направо и налево.
– «Ложная память», да. Точнее, это не болезнь, а лишь симптом, но… но там же все написано. Или вы желаете изучить данную тему глубже? Для этого необходимы фундаментальные знания.
– Нет, ложная память меня не интересует. Я хотел бы услышать от вас настоящую причину.
– Простите, не понял. Причину чего?
– Происходящего с людьми.
– Ах, вот оно что… Сомневаюсь, что это поможет вашей карьере.
– Николай Николаевич, забудьте о моей карьере. Я здесь как частное лицо. Пытливое и алчущее истины.
– С чего же вы взяли, что я ей владею, этой самой истиной?
– Помните прежний девиз? Критикуя – предлагай.
– Вы думаете, мне известна причина?
– Да, я так думаю. Во всяком случае, у вас есть версии. Это вытекает из текста.
– Гм, смотрите-ка… Читали внимательно. Вдвойне приятно. Коллеги еще не раскачались, а вы, не специалист, уже откликнулись. Но я должен повториться: методики, используемые в предвыборной борьбе, относятся к психологии макроколлектива, а это совсем другая наука. Мы же лечим больных, и никакой помощи в плане повышения рейтинга оказать не можем.
Он упер руки в столешницу и поднялся. Нуркин продолжал невозмутимо перелистывать журнал. Затылком он чувствовал недоумение Крючковского и от этого испытывал какую-то озорную школярскую радость.
– Я вас не агитировать пришел, Николай Николаевич, и не к сотрудничеству призывать. Меня беспокоит то, что творится последние месяц-два. Повальная шизофрения. Ссылки на экономические трудности несостоятельны, случаи во всем мире наблюдаются. Хотя, в неблагополучных странах интенсивность выше. Что с миром, профессор? – Обернувшись, спросил Нуркин. При этом он постарался, чтобы вопрос звучал как можно драматичней.
– Ух, настырный! – Воскликнул Крючковский и, наклонившись к селектору, молвил. – Кофе.
Пройдясь вдоль окон, он резко остановился и вперил в Нуркина проницательный, по его мнению, взгляд.
– Откровенно?..
– Да, профессор! – Жарко поддержал Нуркин.
