сапогах, на руках въевшаяся грязь, а на приветливом лице написано нетерпение. Она глядела на человека, который, переходя улицу, перепрыгнул через ручеек дождевой воды.
Ее сестра, Роуни Хамп, пожала плечами. Лоснящиеся от розового масла волосы она собрала в хвост.
— Может, ему пива захотелось? — предположила Ренти, пытаясь настроить радио.
— Он не пьет. Наверное, приключений захотелось на свою задницу, — ответила Роуни.
Роуни нажала нужную кнопку, и они услышали воззвания радиоведущего местной станции, объявлявшего собственное имя таким тоном, словно парень только что обнаружил у себя в ноздре бриллиант.
— А мы должны здесь его дожидаться или зайти в бар?
— Ничего страшного не будет, если мы посидим в машине пару минут.
По радио играли блюз.
— Изображает из себя черт знает что. Тоже мне, шпион нашелся.
Они наблюдали за людьми, входящими и выходящими из бара. Из динамиков доносилась все та же песня про старую черную шляпу.
— Да уж, — вздохнула Роуни. — Не пьет, машину не водит, зато дамбу подорвать — это всегда пожалуйста. Не могу понять, как он сумел втянуть Шая в свои дела. Это было еще до нашего знакомства. Знаешь, а Шай ведь…
В этот момент ручка двери щелкнула, и Уэйд Уолс проскользнул на заднее сиденье. «Только на кровать не клади…» — надрывалось радио.
— Господи, я чуть не умерла со страху, — выдохнула Роуни. — Нельзя же так.
Она выключила радио.
— Я вышел через задний ход и прошел по аллее, — объяснил он.
В машине запахло розовым маслом от его фруктовой жвачки.
— Это моя сестра Ренти, — сказала Роуни. — Приехала на пару недель. Из Таоса, это в Нью-Мексико. Кстати, вы на самом деле полагаете, что вся эта конспирация необходима? Мы же не в кино. Или вы думаете, за вами следят?
Она выехала на дорогу и пристроилась за пикапом с большим прицепом. Женщины слышали у себя за спиной по-собачьи быстрое дыхание Уолса. Будь они в кино, появление этого персонажа обязательно сопровождалось бы резкими отрывистыми мелодиями, исполняемыми на губной гармошке.
— Я этим занимаюсь уже семнадцать лет, — ответил он. — И из дюжины людей, с которыми мы вместе начинали, остался только я. А все потому, что я был осторожен.
— А почему в бар-то зашли?
— Из-за воды. Еще в самолете выпил три бутылочки. И еще две в автобусе.
Ответить на это было нечего, и дальше ехали в тишине. Пока они не свернули на проселочную дорогу, вид у Уэйда Уолса был такой, словно он впал в кому.
— Здесь сухо, — заметил он наконец, пытаясь не показать, что только сейчас очнулся после не особенно приятного сна: Уолсу снилось, будто он все еще в автобусе, пересекает границу штата, а вокруг — рекламные щиты, дешевые заправки, табачные лавки и магазины пиротехники. За окном промелькнули пара продуваемых всеми ветрами городишек и бесконечные ранчо, разбросанные по этим диким местам, как камешки небрежной рукой.
— Добро пожаловать в Вайоминг, — не слишком приветливо откликнулась Роуни. — Добро пожаловать в рай.
Как же, в рай. Он все знал про это место. Горящие свалки, нефтеперерабатывающие заводы, истощенная почва, урановые и троновые рудники, угольные шахты, буровые установки, нефтехранилища, вырубленные леса, загрязненные реки, нефтепроводы, заводы по производству метанола, гибельные для природы дамбы, «Американ Ойл Компани», железные дороги, — и все это скрывается в пустынных на первый взгляд местах. Уэйд Уолс был здесь не в первый раз. И знал, что власти штата предпочитали закрывать на многое глаза, получая федеральные субсидии и налоги. Старые ранчо скупались звездами «кантри» и миллиардерами, вообразившими себя ковбоями, хотя простые люди сплошь и рядом сидели без работы, ютясь в домиках-вагончиках. На этой земле площадью 140 ООО квадратных километров кормились промышленные корпорации и фермеры-республиканцы. Фермеры не понимали, что их песенка спета. Этим людям нужен был хороший урок, и Уолс собирался им его преподать.
— Да уж, — согласилась Роуни. — У нас тут настоящая засуха.
Сестра молчала.
— Засуха, — повторил он, словно услышал это слово впервые, глядя на спутавшиеся волосы и лоснящийся затылок Роуни.
— Перед тем как вы приехали, прошел ливень. Но только в городе. Здесь ни капли.
Ранчо находилось в тридцати километрах от Слоупа — старики называли эти места «бисквитной землей» из-за невысоких холмиков, причиной возникновения которых стали то ли какие-то древние грызуны, то ли мороз. Год выдался сухим, трава успела пожелтеть от жары, а пыльная земля, казалось, дрожала от стрекота кузнечиков, которые прыгали, отсвечивая красновато-коричневым. Кустовые травы задыхались под натиском сорняков.
Роуни еще не успела повернуть, но он и так знал, что они поедут окольными путями — оставят за спиной телефонные столбы и выедут на пустынную, засыпанную гравием колею, которую здесь называют Пьяной дорогой.
В 1882 году Джунипер Хамп добыл много песчаника и с помощью своих шестерых сыновей построил большой двухэтажный дом на ранчо. Во всех четырех углах дома было по камину, и на мансардной крыше возвышалось четыре трубы. Дом был с большими окнами и высокой верандой. Конюшню и сарай сделали из песчаника, задний двор тоже вымостили песчаником — все это изрядно истощило запасы небольшой каменоломни. Сыновья шутили, что если бы песчаника хватило, то отец бы и загон для скота из него соорудил. Роуни заменила перегородки и потолки, а еще она ничего не оставила от старой кухни. Не тронула новая хозяйка только гостиную — там остались и стеклянный шкаф тех времен, и обитый зеленым бархатом диван.
На кухне Ренти смогла разглядеть Уэйда Уолса получше: лицо немного одутловатое, нижняя губа выпирает, как у окуня. В учтивой улыбке гость обнажил ряд ровных желтоватых зубов. Издалека этого человека с портфелем из кожзаменителя можно было принять за сотрудника какой-нибудь адвокатской конторы. Вблизи же он производил странное впечатление. Ноги все время напряжены, словно перед прыжком, а костюм сшит из непонятного грубого материала, причем швы очень неровные.
Уэйд Уолс быстро смекнул, что в этом доме сейчас заправляют женщины.
— А где же Шай?
Когда этот человек говорил, лицо его оставалось неподвижным, а челюсть двигалась так, будто им управляет кукольник.
— Мне и самой интересно. Еще во вторник рано утром уехал. И не сказал, куда.
— Как это понимать?
Они стояли на кухне, не двигаясь, как персонажи мультфильмов, у которых шевелились только губы.
— Думаю, он может быть в Монтане. Кажется, Шай что-то говорил о Монтане. Там вроде буйволов забивают.
«Лучше бы сказала, что там газоны стригут».
— Это было еще два года назад. Оставшиеся буйволы живы, они в полном порядке. И до зимы с ними ничего не случится.
— Ну, тогда не знаю. У Шая вечно куча дел. Он все время твердит про махинации с землей, про сыщиков каких-то. А помимо всех этих ваших глупостей ему ведь еще надо и делом заниматься, он же лошадей страхует, да и у меня свой бизнес. У нас же не гостиница, он не выписывается, когда уезжает. Бывает, и на неделю уезжает.
На последней фразе ее голос слегка дрогнул.
— Звучит забавно, — сказала Ренти.
Эта женщина с растрепанными волосами скучала по таосским вечерам, даже по столпотворению
