в к<отор>ой последняя запись: «Какой ффон!»
— Мама! Приятнее, когда шмель кусает, п. ч. осы и пчелы — такие маленькие круглые дамы.
(Женщин, дам, девочек; кукол — ненавидит.)
— Мама! Папа — меньше, чем слон?
— А можно спрятаться от войны за занавеску?
(Я объясняю ему: война — страна — и т. д.)
— Пускай страна сама о себе думает, я буду думать — о себе.
(июль 1931 г.)
Мур — 17-го авг<уста> 1931 г.
Я: — Знаешь, Аля, пословицу: когда два пана дерутся за панночку, то получает ее…
Мур: — То получаются шлепатаны!
(детское слово — вместо шлепки)
Аля: — У кошки один ус как у Клемансо.[145]
Мур: — А другой — как у Альфонса XIII![146]
(Я: — Родное — как язык во рту.)
(В этой крохотной книжечке первые записи Бузины. Есть и фразы для «Искусства при свете Совести».)
Мур — мне:
— Ваша мать наверное была зверь.
(не иносказательно!)
Мур: — Я напишу, что моя мать любила негров — деревья — простор…
— Я не крестьян, чтобы жить без денег!
(Я)
Мне мое поколенье — по колено.
— Назад, в лето 1930 г., С<ен> Лоран
(МАЛЕНЬКАЯ СЕРАЯ ЗАМШЕВАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА)
Мур:
Орешник — подъешник.
Я рассказываю: — А отец его был плотник — строгал доски.
Мур: — Как казак. А столы делал?
Я: — Для чего?
Мур: — Чтобы есть Богу, — обедать.
— Стрaнга моя, Стрaнга подсэмская!
(Фамилия хозяев — имя собаки)[147]
— Кучера всегда кокетничают.
(Позже, очевидно зимой, я — кому-то — на докладе <сверху: русск<ом> чествовании> Valery)
— Я любуюсь на правильность своего инстинкта: недаром я не любила Valery, оказавшегося анти- паскaльцем.
— Фохт, платя мне гонорар,[148] плакал чернильными слезами (огромная клякса на жемчужно-серое новое платье моей соседки).
Va la — je ne sais ou, apporte le — je ne sais quoi.
или
Va — je ne sais ou, apporte — je ne sais quoi.
— On va et on apporte —[149]
Вот, что я бы хотела сказать Valery о творчестве.
РЫЖАЯ БУМАЖНАЯ (ПРАХ!) ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
лета 1928 г. — Понтайяк — еле-заметные записи — относятся к 10-тым стр<аницам> этой книжки. Муру 3 г., неск<олько> месяцев
Мур — о здешней собаке:
