C’est toi — l’extreme limite de l’horizon.
Лучше: — C’est toi — l’extreme limite du temps.
C’est toi — les confins de l’horizon.
14-го июня 1932 r.
Quand j’ai vu dernierement sur l’ecran le grouillement <пропуск одного слова> de la Chine — j’ai reconnu ma vie.
Pauvres Chinois! Pauvre de moi!
Trop de barques. Trop peu d’eau.
Toute la piece du monde se joue entre quatre, cinq personnages — toujours les memes.
La Jeunesse n’est qu’un vetement qu’on se passe les uns aux autres. Non. Ce sont les uns et les autres qui sont le vetement que revet et laisse, et remet et laisse la jeunesse eternelle.
Mon amour n’a jamais ete qu’un detachement de l’objet — detachement en deux sens: se detacher et oter les taches. Je commence par le detacher — de tout et de tous, puis, une fois libre et sans taches, je le laisse — a sa purete et solitude.
Le plaisir le plus vif de ma vie a ete d’aller seule et vite, vite et seule.
Mon grand galop solitaire.
Les Francaises n’ont pas honte de se decolleter (depoitrailler) devant les hommes, mais elles ont honte de le faire devant le soleil.
(Toilettes du soir et robes fermees du midi-Juillet.)[176]
(Здесь кончается голубо-синяя записная книжка с металлическими скрепами.)
ЛИЛОВАЯ ЗАПИСН<АЯ> КНИЖКА, БОЛЬШАЯ, БУМАЖНАЯ —
лета-осени 1932 г. (по-моему, мы на 101, Rue Condorcet, a потом 10, Rue Lazare Carnot Clamart)
Мур: — Я еврей?
— Нет, ты русский, и папа русский, но фамилия эта — еврейского происхождения, даже — библейского: на <пропуск числа> стр<анице> Библии: Авраам просил у Эфрона продать ему землю для погребения Сарры, а Эфрон продать не хотел, хотел — дать…
Через несколько дней, Мур
— Я — еврейского производства.
Мурина версия «В двенадцать часов по ночам…»[177]
Из гроба встает Император
И лезет куда-то туда
Он ищет любимого сына
Потом залезает в гроба…
Мой тот Париж (лета 1910 г.) с этим незнаком. А я та — с этой?
Я на квартиру никогда не смотрела с точки зрения удобств, а всегда — с точки зрения точки зрения. Потому все мои квартиры были трущобы — зеленые.
Le quarantieme jour de mon anniversaire j’ecrirai sur mes tablettes:
Quarante ans de noblesse.[178]
Мур:
— Когда я вырасту, я изобрету такую машину: нажать кнопку — и появляется мальчик — или девочка — на доске — из того места, где они находились.
А нажать другую кнопку — доска втягивается — ребенок исчезает.
(NB! выход из положения)
Чертес (вместо — черкес)
Мур — 4-летней Жаклине, дочке консьержки:
— Moi je reste avec Suzanne, et toi — reste avec toi![179]
La creation lyrique nourrit les sentiments dangereux, mais apaise les gestes. Un poete est dangereux que lorsqu’il n’ec-rit pas.[180]
Раз только в мире стихи писались всерьез: Виллонова баллада Парламенту о помиловании,[181] баллада о висельниках,[182] вообще — весь Виллон.
Et tout le reste n’est que litterature[183] (особенно — французская!).
Нужно добавить: и сделали дело (помилование Виллона).
Сон
Садик, лестница, танцую на палке. Вокруг танцует Мур. Танцуем с Муром, сосед из окна смотрит. Вхожу — народ — Аля передает мне письмо. — Если Вы поедете на море — может пригодится. Вскрываю — огромная рукопись о Китае, в к<отор>ой пытаюсь найти следы прозы Г<оргуло>ва[184] и ничего не нахожу. Да, чек на 40 фр<анков>, дальше — само письмо на гранках, начинается: — В 4 ч. 3 мин. такого-то числа и дня, когда будут кричать газету Криёр
