Они зашли за поворот и услышали крики. Энтони слишком хорошо знал, что они означают. Вопль, еще вопль, и еще, перемежаемые страдальческим подвыванием, потом умоляющий стон:
– Господин капитан… господин капитан… я все уже сказал, все… не надо больше… не надо, господин капитан! – и снова крик.
Энтони, пользуясь тем, что Сана и провожатые ушли на два шага вперед, на мгновение прижался лицом к стене коридора, сжал рукой цепь так, что острые края какого-то знака впились в ладонь, и торопливо догнал их.
Они подошли к небольшой смотровой щели в стене. Комната следователя была почти такая же, как у Далардье, лишь в углу – не жаровня, а камин. На столе – привязанный вниз лицом человек, спина, зад, бедра – в багровых отметинах. Возле стола палач с железным прутом в руке и офицер в форме капитана стражи. Вот он поднял голову, свет упал на лицо, и Бейсингем едва не вскрикнул от неожиданности. Это был Шимони.
– Я верю, что ты все сказал, – негромко засмеялся капитан. – Верю, верю… но у нас еще огонь горит, не пропадать же дровам…
Энтони отвернулся, но продолжал все слышать: снова вопль, потом нетерпеливый голос: «Дай сюда, неуч!» – и крик перешел в пронзительный визг, – Энтони никогда не думал, что человек может кричать так долго. В лицо ударил запах жареного мяса.
– Леди Александра, – прошептал он, чувствуя, что внутренности поднялись уже к самому горлу, – я вас оставлю…
– Вы что, герцог, никогда пленных не допрашивали? – иронично осведомилась Александра, когда Бейсингем догнал ее.
– Не испытывал желания, знаете ли. Их допрашивали другие…
– А к вам приводили уже разговорчивыми?
– Да, да, разговорчивыми! – сорвался Энтони. – Спасибо, что просветили, леди… Я без этих знаний просто жить не мог.
– Я привела вас сюда, – сухо сказала Александра, – чтобы вы поняли, как вам повезло, что вами занимался Далардье. Рядом с этой мразью он ягненок, милорд.
– Непременно при встрече пожму ему руку. С самой горячей благодарностью. Знаете, леди Александра, если я должен служить этим… Может быть, я и не смогу уехать, но уж покончить с собой точно сумею…
– Не спешите, милорд. Все эти уроды, которых Господь Бог в великом милосердии своем наплодил и пустил в мир – мы их собираем, как… как падаль в овраге, чтобы не воняла и не заражала город… Если бы он не занимался этим, то выжигал бы глаза детям какого-нибудь купца, чтобы родители сказали, где они держат деньги, или устроил бы застенок у себя в имении. А так он, по крайней мере, пытает разбойников. Это был разбойник и убийца, милорд, и не такой, как вы, а настоящий!
– И все же я жалею, что не застрелил тогда Шимони, – мрачно сказал Энтони.
– Так и надо было застрелить! – крикнула Сана. – Одним смрадным гадом на земле было бы меньше! Хотели иметь чистые руки, милорд? Вот теперь мы с ним и возимся. Он ведь просился вас допрашивать – к вашему счастью, отец не позволил…
– Хорошо, хорошо, я понял… Каковы же ваши рыцари третьего круга? Какие ужасы ждут меня там?
– Ужасы кончились, милорд. В третьем круге проще. Там власть и деньги. Многих из этих людей вы ежедневно видите во дворце, они управляют жизнью высшего общества, другие ведают жизнью города, третьи торгуют…
– А ваш отец тоже один из них?
– Да, он рыцарь третьего круга, хотя и не только…
– А вы, Сана? К какому кругу принадлежите вы?
– Ни к какому из этих, герцог. В третий круг женщин не допускают. Я – магистр… Вы уже полностью избавились от ужина, или хотите повторить? Если нет, то пойдемте. Навоз вы уже видели, а теперь увидите цветы…
– …Есть и другие, – говорила Сана, когда они снова шли по темным улицам спящего города. – Есть те, кто мечтает о знаниях. Может ли быть более чистая мечта, чем желание знать, как устроено мироздание? Но это стремление преследуется в нашем мире куда более жестоко, чем желание совокупиться с соседкой. Мы даем им приют. Первый круг магистров – это все больше шарлатаны. Алхимики возятся со своими свинцовыми бляшками – ну и пусть возятся. Золота они все равно не получат, но зато они изобрели, например, порох. Это ведь вам близко, милорд, не так ли? Астрологи составляют гороскопы, колдуны плетут свои смешные заклинания и искренне верят, что от них есть толк. К ним мы не пойдем, это утомительно и нелепо. Мы увидим второй круг. Там – философы и маги. Настоящие маги, а не те, кто на базаре за серебряную монету несет околесицу.
– Мой перстень тоже из этих рук? – хмуро спросил Бейсингем.
– Да. Но к магам мы не пойдем. Им могут не понравиться кое-какие из ваших знаков.
«Уф! – вздохнул про себя Энтони. – Спасибо тебе, отец Максимилиан, за твою звездочку. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь маг обнаружил, что у меня перстень не действует…»
– Мы пойдем к философу, – тем временем продолжала Сана. – Он один из тех, кого церковь называет еретиками и преследует за то, что они думают о мире не так, как попы. Только за мысли, милорд, ни за что другое. Вы уже способны есть? Он ждет нас к ужину…
– К ужину? – удивился Энтони.
– Для него это самое время. Магистр Алессандро Лори – ночной человек. Ночью лучше думается…
Они остановились у порога обычного городского домика, двухэтажного, с черепичной крышей, вошли во двор и по наружной лестнице поднялись на второй этаж. Сана постучала…
Энтони именно так и представлял себе кабинет философа: комната с низким потолком, книжные шкафы, заваленный книгами стол. Лишь хозяин не стоял у окна в задумчивой позе, а сидел в высоком кресле, и не поднялся при виде гостей, только лицо осветилось внутренним светом.
– Леди Александра, – радостно проговорил он, – пришли все-таки. А я жду, жду… спасибо вам, что не забываете старика…
– Ну какой же вы старик, мейстер Лори, – ласково улыбнулась Александра.
– Старик, старик, – покачал тот головой. – Дело не в годах…
– Позвольте вам представить, герцог, – Энтони никогда не думал, что лицо Саны может быть таким нежным и светлым, – это мой учитель, мейстер Алессандро Лори, философ и богослов.
Она запнулась, но тот неожиданно твердым голосом продолжил:
– …Объявлен еретиком, прошел казематы Священного Трибунала, приговорен к пожизненному заключению в монастырской тюрьме. Спасибо его светлости герцогу Монтазьену вытащил меня оттуда, дал этот дом, доверил учить свою дочь… Эй, Томазо, бездельник, – вдруг закричал он куда-то вглубь дома, – как там ужин?
На крик появился пресловутый Томазо – бледный рыхлый парень, доложил, что все готово. Хозяин подхватил стоявшую рядом палку и, опираясь на нее и на плечо слуги, тяжело потащился в другую комнату.
– Что с ним? – прошептал Энтони.
– Он же сказал – Священный Трибунал. Шимони рядом с церковниками – цыпленок. А ведь этот человек никому в своей жизни не сделал зла… Если хотите, у меня есть их наставление следователям – интересное чтение, но тем, из второго круга, мы не показываем, это им вредно…
– Леди Александра, умоляю вас… Хватит! – буквально взвыл Энтони. – Или ужинайте без меня…
За ужином мейстер и Сана оживленно разговаривали, а Энтони слушал. Но потом, замученный рассуждениями о природе божества, о каком-то дуализме, по которому получалось, что добра и зла то ли нет вовсе, то ли они суть одно и то же – утомившись от всего этого, он незаметно задремал, благо у мейстера были не стулья, а удобные кресла.
Проснулся он от наступившей тишины, тихонько приоткрыл глаза – свечи стояли на другом конце стола, Сана проглядывала какие-то бумаги, старик с нескрываемым любопытством рассматривал
