визуального контроля с моей стороны. Между тем камуфляжные хлопцы, разгуливавшие между «уазиком» и «рафиком» «Скорой помощи», не проявили даже намека на поползновение к скорому отъезду: они лишь переместились за машины, продолжая контролировать действия противной стороны. Из «уазика» вылез водила, разложил на земле инструментарий, лениво откинул капот и, прислонив автомат к бамперу, принялся ковыряться в двигателе, показательно корча недовольные гримасы и громко ругаясь вслух. Типа проблемы с двигуном. Типа вот не вовремя, зараза! Типа недоволен страшно. Ага…
– Ва! Нет, ты посмотри, э – какие шакалы… – тревожно пробормотал Хафиз. – Что за люди, э! Взяли деньги – езжайте с миром. Чего еще надо?
– Они сыграли лицом, когда я в числе прочих назвал Ахсалтакова, – невозмутимо сообщил Гасан, попыхивая сигаретой. – И поняли, что я догадался. Теперь злоба точит их сердца: они рассчитывали, что мы купим у них эту тайну. Совсем дурные! Зачем нам тайна, если есть свидетель?
– Иван стекло опустил – слушает, – предостерег старшего Хафиз, поворачивая голову в мою сторону и силясь рассмотреть меня через тонированное стекло джипа. – Он понимает по-нашему… Может, не стоит пока об этом?
– Пусть понимает, – не согласился Гасан. – У нас от него секретов нет. А ну, Иван, скажи – это Ахсалтаков вас нанял? – Гасан приподнялся и заглянул через щель в салон, пытливо всматриваясь в мое лицо.
– Да, это Зелимхан, – не счел нужным отпираться я и тут же пожаловался: – И кинул нас на два миллиона баксов.
– Молодец, – похвалил Гасан, опять присаживаясь у машины. – Кидать он у нас мастер – что и говорить! Да – тебя шура допрашивать будет… Ты все расскажешь про это? Подробности, детали, как, что… А?
– Так этот прендергаст на вас работает? – деланно удивился я, переходя на русский. – Ну, это вы напрасно. Зря вы с ним связались! Хлебнете вы с ним, я вам обещаю!
– Кто работает? – Гасан опять привстал, заглянув через щель. – С кем хлебнем?
– Да с Шурой с этим, с кем же еще! – я попытался выдать слабое подобие улыбки. – Видал я пару раз, как он дергается на сцене да кричит надрывно – оторва еще тот…
– Он издевается над нами. Или они неправильно его кололи, – озабоченно нахмурился Гасан, обращаясь к пулеметчику. – Плохие специалисты, рецептуру не соблюдали. Или наоборот – специально. Чтобы дураком сделать. Чтобы ничего хорошего не смог рассказать. Надо будет сразу к Али завезти – пусть посмотрит.
– Это какой Али? – подозрительно поинтересовался я. – Это, случаем, не доктор из Хакан-Юртовского дурдома?
– Тебе какая разница? – досадливо воскликнул Гасан. – Ты что – всех врачей в Чечне знаешь?
– Всех не знаю, – не стал преувеличивать я. – Но вот этого, из Хаканского дурдома, лично застрелил. Пару лет назад. За некорректное поведение. Вот я и подумал – а как же вы можете меня к нему завезти, ежели он в расходе? Тут может быть одно из двух: или я его некачественно пристрелил и он жив остался, или он давно разложился, а вы ведете речь совсем о другом Али. Если имеет место второй вариант, тогда я прошу прощения за то, что встрял в вашу беседу и вверг вас в сомнения. Ну а если все же присутствует первый вариант, я страшно огорчен – обычно я работаю качественно и рекламаций такого рода пока что не поступало.
Горцы озадаченно переглянулись. Гасан почесал затылок и растерянно пожал плечами. Хафиз покрутил головой и после минутного раздумья высказал предположение:
– А по-моему, все нормально. По-моему, у них артист такой есть – Шура. Песни поет. Противный – на мокрого ишака похож. А в Хакане я лет шесть назад работал пару недель – мы на нефтебазе компрессоры устанавливали. Действительно, дурдом там есть, и главврача звали Али. Но это давно было…
– Разве бывают такие имена? – усомнился Гасан. – Шура? Чтобы так человека называли? Нет, не может быть. Наверно, ты ослышался. Таких имен не бывает.
– У них все бывает, – Хафиз кивнул в мою сторону и пренебрежительно хмыкнул. – У них каждый третий ребенок рождается дебилом. Это не я придумал – это американские врачи такую статистику подсчитали. Каждый третий – ты только представь! Нация дебилов. А на их правительство посмотри – старые, больные все. Скоро у них нормальных совсем не останется.
– Ты имел в виду артиста? – поинтересовался Гасан, изучающе рассматривая меня. – Это имя такое – Шура?
– Точно, имел, – согласился я. – Есть такое имечко. Что поделать, если разные понятия у нас именуются одинаково. У нас – певун, у вас – орган госуправления. Но по сути, как мне кажется, они одинаковы. Клоуны…
– Ну, слава Аллаху! – облегченно пробормотал Гасан, не дослушав мою сентенцию и вновь проявляя заботу. – Ты давай приляг, отдохни немного. Тебе, наверно, тяжело сидеть. Береги себя, Иван, – ты нам нужен.
– Шутит, значит, – констатировал Хафиз после того, как Гасан оставил меня в покое и в очередной раз присел на корточки у машины. – Это хорошо – значит, не сдурел окончательно. Хотя знает, что приговорен. Настоящий воин – уважаю таких. Если меня русские в плен поймают и на расстрел поведут, я тоже буду так себя вести: шутить и прикалываться. И умру гордо, смеясь над ними! Пусть эти трусливые овцы видят, как гордо умирает горный волк!
– Чтоб тебя ишак за язык укусил! – сердито буркнул Гасан. – Зачем тебе в плен? Ты лучше ходи все время грустный, но живи. В нашем роду и без того каждый второй мужчина убит…
Некоторое время горцы молчали, наблюдая за супостатами. Порывы ветра настырно вторгались в уютную тишину салона через щель и заставляли меня зябко ежиться, но я не торопился нажимать на кнопку подъемника. И не воспользовался советом Гасана прилечь на сиденье. Драма, которая разыгрывалась снаружи, стоила того, чтобы на нее посмотреть, даже если ты заочно списан со счетов и пребываешь в роли стороннего наблюдателя. Списан так списан – чего теперь переживать? Если верить седому Гасану, в расход меня выведут не ранее чем через месяц. Месяц. Целых тридцать дней. За это время я приду в себя, поправлюсь и чего-нибудь придумаю. Я много где сиживал в свое время и не по своей воле – и отовсюду, прошу заметить, рано или поздно уматывал. А чем данный эпизод моей жизни хуже остальных? Ничем: опять я в руках врагов и вновь эти враги хотят меня в конечном итоге перевести на положение трупа. Ну и флаг им в руки – пусть дерзают. А пока есть вещи поинтереснее. В настоящий момент меня более всего занимает, каким образом обе стороны будут выпутываться из ситуации, в которую они совершенно добровольно себя загнали.
Итак, супостаты убираться восвояси не собирались. Водила изображал вялотекущую деятельность у поднятого капота «уазика», разноволосые кабинетные засели в салоне, не желая подавать признаков жизни, бойцы камуфляжные перемещались за машинами, постукивая себя по плечам, чтобы согреться, и халатно поглядывая в нашу сторону – пристально не следили за каждым движением, полагая, видимо, что абреки вряд ли первыми вломятся в агрессию.
Супостаты ждали. Ждали, когда горцы подбросят им шанс и добровольно совершат глупость. Сделка завершена, можно плотоядно потереть ладони и везти милого чеченскому сердцу киллера (вашего покорного слугу то бишь) на хауз. Но для того, чтобы везти, сами понимаете, необходимо сесть в машину – без этого никак. А в машину нельзя. Машина – братская могила. Тут не нужно быть стратегом, чтобы мгновенно произвести элементарные расчеты и сделать вывод. Расстояние до супостатов немногим более двадцати метров. В настоящий момент абреки представляют собой отделение в обороне: четыре автомата и пулемет, рассредоточенные по фронту до пятидесяти метров. Все – опытные боевики, прошедшие суровую школу войны. Попробуйте наступать на такое отделение, не имея трехкратного численного перевеса и такой же кратности превалирования в огневой мощи, я на вас посмотрю. Можете не пробовать, а просто поверить мне на слово – ничего хорошего из этого бестолкового занятия не выйдет. А если запихать это опытное отделение в машину да начать движение, чтобы нельзя было в мгновение ока спешиться и рассыпаться по рубежу, тогда совсем другое дело. Почти в упор, сосредоточенным, да с восьми стволов – кабинетные наверняка не замедлят поучаствовать… И пластины бронированные в дверях не помогут – у трех камуфляжных хлопцев из кабинетной бригады за спинами пришпандорены «мухи». А уехать под прикрытием четырех стволов тоже не получается: забравшись на бугор, придется встать, чтобы подобрать эти стволы, а потом пару километров перемещаться над обрывом вдоль Терека, являя собой великолепную мишень для гранатометчиков, коль скоро те пожелают двигаться параллельным курсом с казачьей стороны. Так что
