которому пройдет Пославший нас. Вы бессильны перед нами. Склонитесь и уйдите в сторону. Иначе вы будете уничтожены!
— Ты слишком много болтаешь, — Клара выхватила шпагу.
— Ты хочешь сражаться? Мы не боимся боя. И сколько бы вы ни убили, нас не становится меньше. А погибшие возвращаются в Лоно и снова возрождаются. Трепещите, черви, перед нашей мощью.
Он сделал движение когтистой лапой, как будто отдергивал занавес. В серой мгле появилась тонкая черная щель, а затем занавес раздвинулся, и взорам путешественников предстало бескрайнее, уходящее в бесконечность пространство, заполненное козлоногими, над которыми реяли существа, похожие на морских скатов с длинными шипастыми хвостами. И глаза козлоногих, и глаза скатов одинаково горели ненавистью. Чудовищный рев вырвался из их глоток.
Козлоногий, стоящий на островке, взревел, взмахнул когтистой лапой и приготовился броситься на своих врагов, как вдруг раздался тихий неясный звук, услышанный каждым, несмотря на неистовый рев стада, заполнившего собой все бесконечное пространство перед островком.
И серая мгла упала тяжелым занавесом, отрезав нападающих.
Пропала тропинка. Пропал сам островок. Осталась только серая мгла, окутавшая путешественников.
Козлоногий, на мгновение опешив, прыгнул во мглу, пытаясь скрыться, но мгла не пустила его, отбросив назад, как резиновая стенка.
Сбоку появилась неясная фигура и спокойный уверенный голос произнес:
— Ночной Дозор. Всем выйти из сумрака.
Часть 3. Дозором обходит владенья
Мир не меняется. Только блохи становятся все более кусачими.
Глава 1. Иной — он тоже человек
Если хочешь быть счастливым, будь им.
Лежа на диване я смотрел как Светка прихорашивается у зеркала.
— Хватит валяться, — сказала Светка, почувствовав мой взгляд. — Встал бы зарядку сделал. А то ты, кажется, начинаешь полнеть.
— Это у меня генетическая предрасположенность, — сказал я. — Кому Боги дали осиную талию, а кому и ослиную. И с чего ты взяла, что я стал полнеть? И так ношусь как угорелый львиную долю светового дня, да и темновой ночи тоже.
— Не львиную долю, а львиную дулю ты носишься, — сказала Светка, нанося тушь на ресницы.
— Светик, — сказал я, — ты же на занятия идешь, а не на встречу с пьяными каманчами. Для чего так тщательно рисовать личико? Зачем тебе эта боевая раскраска?
Она молча проигнорировала мой выпад.
— Да, — сказал я. — Перефразируя классика можно сказать:
— Поэт ты мой непризнанный, — сказала Светка, — прямо Пушкин с Лермонтовым в одном флаконе. Да еще в блоке с Блоком.
— Ну, вот. Об ей высоким штилем. Или об ее, как правильно? А она тэйблом об фэйс. Да еще фигурально. О, сколько прекрасных строк посвящено вам, а вы все чем-то и как-то. Вспомни Пушкина. Вспомни, как нежно, как трогательно он пишет в сказке о Золотой рыбке: «Аль ты, баба, белены объелась?». Или эти, исполненные глубокого чувства и щемящей печали незабываемые строки Шекспира: «О, жены, порожденья крокодилов. О, женщины, вам имя вероломство».
— А ты вспомни, как страстно говорит Джульетта своему возлюбленному: «Ромео, шел бы ты подальше».
— А как трагичны слова товарища Оттеда: «Мавр! Сделал свое дело, помоги товарищу!».
— Трепло, лучше бы почитал бы что-нибудь.
— Чего изволите? Мой репертуар широк, богат, разнообразен. И где-то даже необъятен в некоторых местах. Хотите — народный эпос.
— спел я частушку.
— Желаете одесский шлягер? Их есть у меня.
— пропел я на мотив старинного танго.
— Желаете сказочку? Пожалуйста! И даже известных авторов.
