— А вы разве не хотите меня проверить?
— А вы сделали что-то такое, что нужно проверять? — ответила Татьяна Борисовна.
Три минуты молчания Горбачева
Следующий документальный фильм Манский снимал о Горбачеве — к его семидесятилетию. Его страна увидела в марте этого года. Никогда еще Манский не демонстрировал так наглядно свою способность придать значимость каждому мгновению, каждому повороту головы собеседника — Горбачев мог быть доволен. Ни единой попытки проанализировать его деятельность, подвести итоги, указать на ошибки сделано не было.
— Наше дело — запечатлевать. Точки расставит история. К тому же опыт показывает, что все точки с годами оборачиваются запятыми…
Видимо, именно эта концепция: будем красиво запечатлевать, а с оценками разберется история, — вполне устраивала бывших и нынешних обитателей Кремля. Манский снимал Горбачева в течение года, присутствовал при его беседе с папой римским, гулял на застолье с односельчанами. Красивый старый Горбачев доверительно говорил о своей жизни, и никто не заподозрил бы его во лжи и рисовке. Вдобавок Манский применил любимый прием — каше, черную рамочку, как бы вытягивающую кадр по горизонтали (обычно так показывали по доперестроечному ТВ широкоэкранные фильмы). Каширование, как известно, сообщает кадру красоту и весомость.
— Горбачев не нуждается в наших оценках, потому что это уже сегодня фигура уровня Черчилля. Меня никогда не утомляли разговоры с ним, и разговоры о его болтливости я считаю смешными, унизительными. Хотя, чтобы снять трехминутный план молчащего Горбачева, мне потребовалось потратить втрое больше времени, чем я предполагал. Раньше на съемки детей и животных тоже тратили втрое больше пленки, они ведь непредсказуемы…
Сценаристом картины выступил Александр Гельман («Заседание парткома», «Наедине со всеми»). Он же предложил название: по аналогии с «Телом Ленина» — «Дело Горбачева». Манский, однако, выбрал другое — «Последний император».
Одновременно вместе со своей студией, называющейся теперь уже «Вертов и Ко» — в честь любимого Манским киноноватора Дзиги Вертова, — главный документалист страны приступил к съемкам фильма «Известный Путин» — уже о Путине-президенте. С показом картины возникли известные сложности: ее несколько раз планировали и переносили из сетки вещания. Сначала ее хотели показать в октябре, потом перенесли на март — к годовщине выборов. Наконец в окончательном часовом варианте под названием «Путин. Високосный год» она вышла в июле, причем в нее уже включены кадры годовщины инаугурации, которую Путин отметил более чем скромно.
Сложности в производстве картины о Путине-президенте связаны прежде всего с тем, что даже в окружении президента до сих пор нет единого мнения о том, каким следует представлять его стране. Часть советников во главе с Глебом Павловским настаивают на том, что в имидже Путина должны доминировать суровость, решимость, величественность. Другая часть кремлевского пула — наиболее ярко представленная Манским — считает, что страна должна видеть Путина простым и очень положительным. «Потому что это действительно в полном смысле слова положительный человек».
Без патоки
Некоторые эпизоды Манский не включил в картину сознательно, хотя материала о Путине собрал очень много. Например, он не стал снимать сцену вноса подарков в квартиру престарелой учительницы. То есть сам-то он, возможно, и снял бы, но Путин сделал резкий запрещающий жест.
В другой раз, желая обойтись «без патоки», Манский не включил в картину упоминание о том, что, уже переехав в Москву, Путин каждые выходные проводил в Петербурге, в больнице у родителей. «Летал туда, сидел у них, даже когда уже ничего нельзя было сделать. И он знал это».
К сожалению, любимый «метод длительного наблюдения» в фильме не сработал — просто потому, что длительного наблюдения не было. Лишь однажды, неожиданно для охраны и для съемочной группы, Путин пригласил Манского и операторов проследовать за ним домой. Перед этим он неоднократно и жестко предупредил, что никаких семейных съемок не будет, хотя именно съемка в кругу семьи планировалась многократно. «Время сейчас такое, что чем меньше показывают семью и чем меньше знают о ней — тем больше свобода моих действий», — пояснил президент.
На предложение президента поплавать вместе с ним в бассейне Манский ответил воспитанным отказом, но резиденцию и спортзал сумел запечатлеть. Не обошлось и без забавной ошибки: операторы были потрясены скромностью президентского жилища, но им объяснили, что в этой крошечной избушке живет собачка президента с охраной.
В целом воспоминания Манского и Путина о взаимном общении опять-таки остались самыми теплыми, хотя значительная часть критиков, как всегда, осталась недовольна. «Путин в этом фильме снова выступает не как человек, а как функция. Перед нами один и тот же набор фраз, — заметила Ирина Петровская. — Набор этот легко прокрутить в голове, один штамп автоматически тянет за собой другой: в стране долго никто не наводил порядок. Мы топтались на месте. Россия должна быть сильной. Достигнут большой успех. Принят профицитный бюджет. Кто, если не мы». Все это изредка оживляется проходами и проездами. Путин у Манского только и делает, что соболезнует и поздравляет. Кстати, представительскими функциями его занятия во многом и исчерпываются, так что Манский-то как раз сделал все, что мог…
— Путин чувствует себя, может быть, неловко. До сих пор. Обживать российскую власть — занятие долгое. И мы включили в фильм кадры, может, и не очень выгодные по пиару: например, где он еще толком не знает, какой вид открывается из его кабинета. Тем, кто был близко в начале 2000 года, видна была некоторая растерянность. Но я настаиваю: страна должна видеть его и таким. Главное — человеком. Политика давно уже никого, кроме политиков, не интересует.
Вероятно, «Путин. Високосный год» — не последняя работа Манского о первых лицах государства. Но хорошо и то, что свою близость к Кремлю он использует, чтобы помочь российскому документальному кино. На 2001 год ВГТРК получила небывалые, хотя и довольно скромные по западным меркам средства — их должно хватить на производство двух гигантских телесериалов, которые Манский в своей стрелецкой неугомонности запланировал на ближайшие несколько десятков лет.
С пеной у рта
Моя неприязнь к пиву имеет характер абстрактно-теоретический. Мне не нравится пивная идеология и соответствующий образ жизни. Говоря проще, мне не нравятся люди, которым нравится пиво.
В книге Василия Шульгина о евреях «Что нам в них не нравится» выделен специальный разряд идеологических антисемитов: такой теоретик может дружить с евреем и даже спасать ему жизнь, но еврей не нравится ему как тип, склонный к определенной идеологии, морали, бытовым привычкам и пр. Такой человек вовсе не призывает обязательно бить жидов, но их телевизионную рекламу он бы, само собой, не приветствовал. Так же и я относительно пива: я вовсе не собираюсь бить его везде, где встречу. Я не призываю к пивным погромам, к черте пивной оседлости и поражению пива в правах. Мне просто не нравится пиво как идея, подменяющая благородное дело попойки чем-то суррогатным, разбавленным,
