обладающим всеми опасностями и рисками традиционного алкоголя, но не имеющим его несомненных достоинств.
Пиво — напиток имитаторов. К нему необыкновенно пристрастны люди, любящие так или иначе позиционировать себя — тогда как нормальному человеку до позиционирования не должно быть никакого дела: живи себе, не думая о реакции окружающих, не заботясь о том, стильный ты или нет, современный или архаичный, патриотичный или космополитичный… Пиво потому и рекламируется так шумно и изобретательно, что идеально вписывается в рекламный формат: ведь продукт, каким вам его преподносят в рекламе, должен означать вашу принадлежность к тому или иному клану. Именно принадлежать к клану потребители пива почему-то обожают больше всего. Не знаю, почему так сложилось. Вероятно, потому, что пиво — имитатор по своей природе: вы как бы напиваетесь, а как бы и не до конца. Вы круты — но в меру, демократичны — но и продвинуты, хмелеете — но не теряете самоконтроля. Все эти качества незаменимы для людей, которые любят не опьянение (те-то пьют водку да коньяк), а его расчетливую симуляцию.
Пиво — напиток для подростков, желающих приобщиться к взрослости, и для менеджеров, желающих имитировать теплое дружеское общение на корпоративной вечеринке, где не дай бог сказать лишнее — веселые друзья тут же донесут по начальству. Пиво пьют женщины, для которых водка чересчур крепка и горька (хотя пивной женский алкоголизм так же неизлечим, как и водочный, — только он опасней, потому что подкрадывается незаметней, на более мягких лапках). От пива люди пьянеют медленнее, а потому успевают наговорить больше глупостей. За водкой можно горячо и искренне обсуждать мировые вопросы — но пиво никогда не даст вам такого градуса, который потребен для их разрешения. После водки испытываешь нешуточные физические и духовные страдания: тут и муки совести, и попытки вспомнить, что было вчера, и головная боль, и тошнота, и клятвы никогда, никогда больше… Фолкнер перед каждым большим романом срывался в запой: что-то он там такое видел, в облаках и на дне, в мучительных перепадах между божественными откровениями и дьявольскими расплатами за них. Пиво никогда не заставит вас так раскаяться. А потому и не вызовет ни настоящих мук совести, ни клятвы навсегда порвать с пагубной привычкой к алкоголю. В пиве все понарошку — в том числе и похмелье.
Я же человек радикальных мнений и не люблю никакой промежуточности. «Он до смерти работает, до полусмерти пьет», — сформулировал Некрасов свой идеал русского человека; никто из уважаемых мною мастеров своего дела, настоящих работяг и самоотверженных мыслителей, не любил пива. Представьте с пивной кружкой Ван Гога, погубленного абсентом, Хемингуэя, обожавшего ром и мартини, или Блока, ночами шатавшегося по кабакам петербургских окраин… Сергей Эфрон, узнав, что его дочь Аля пристрастилась к пиву, закатил ей нешуточный скандал: как — пиво?! Ведь это так грубо! так пошло! И в самом деле: если вы романтик — пейте вино, если не переносите крепкого — смешайте коктейль. Но не унижайтесь до напитка, специально придуманного, чтобы компрометировать великие понятия. Пиво — народный напиток?! Не верю! Наш народ напивается быстро и решительно: триста граммов — и тебе хорошо, еще триста — и тебе отлично, еще триста — ужасно. Весь спектр за полтора часа.
Вот это, я понимаю, жизнь.
Конец фильма?
Конец фильма? С кино что-то происходит, скрывать это бессмысленно. Раз за разом лажаются ветераны и мэтры. И объяснить эту ситуацию очень просто. Перед нами крах еще одного великого проекта, сопоставимого с мировой социальной или сексуальной революцией. Кустурица в очередной раз перепел себя, и «Завет» разочаровал даже фанатов балканского монстра. То, что Никита Михалков сотворил по мотивам Люмета, по многим параметрам просто неприлично, а с профессиональной точки зрения крайне аляповато. Допустим, мне нравится «Внутренняя империя» Линча, но нельзя не признать, что она безбожно растянута и крайне затруднена для понимания. У Киры Муратовой не было ни одного провала, и с профессиональной точки зрения «Два в одном» — интересное авангардное кино, но зачем оно снято — не ответит и Зара Абдуллаева, известная в кинокритическом сообществе способностью вывести все из всего. Братья Коэн, конечно, режиссеры на любителя, но репутация у них прочная; тем не менее «Старикам здесь не место» — фильм откровенно вторичный и вялый, при ряде несомненных достоинств. И тоже, кстати, не особенно понятно — в чем была насущная необходимость его, так сказать, снятия.
Иногда в экранизируемой книге смысл есть, а в кино он скрадывается, заглушается самоцельными приемами, растворяется в длиннотах — как в «Искуплении» Джо Райта. Райт, нет слов, талантлив и перспективен, но роман Макьюэна куда умнее, осмысленнее, сильнее элегичной и чересчур эстетской экранизации. Все это не помешало ей собрать чуть не полный комплект европейских кинонаград, но смотреть ее скучно, хотя мокрая Кира Найтли чудо как хороша.
Про отечественное молодое кино говорить нечего — у нас случаются полуудачи и даже почти удачи, вроде мелодрамы Ларисы Садиловой «Ничего личного» или трагикомедии Анны Меликян «Русалка», есть поводы для дискуссий — вроде «Александры» Сокурова или «Груза 200» Балабанова, но нет фильма, относительно которого существовал бы зрительский и критический консенсус: вот — событие. Бесспорное. Не только идеологическое, но и эстетическое. То, что не стыдно предъявить Западу и Востоку, отправить в Канны и на «Оскара», включить в ретроспективу очередных дней России где угодно, хоть в Африке. Потому что кино — единственное искусство, которое, при всех соответствиях национальному канону, понятно везде: оно интернациональнее балета, музыки и живописи, оно родилось достаточно поздно, когда границы уже стирались и культуры лихорадочно искали общий язык. Собственно, оно и стало этим общим языком. Но фильма, который сегодня объединил бы мир в едином порыве восхищения — как когда-то «Летят журавли» или «Андрей Рублев», «Сладкая жизнь» или «Забриски Пойнт», «Римские каникулы» или «Некоторые любят погорячее», — сегодня нет. И что-то мне подсказывает, что «Трудно быть богом» Алексея Германа — самая ожидаемая картина десятилетия — тоже не заполнит эту вакансию. И мой любимый американец Гор Вербински, создатель «Пиратов Карибского моря», значительно превзошедший Хидео Накату в римейке «Звонка», тоже не снимет великого фильма, хотя он единственный, у кого есть для этого все задатки, то есть личность плюс ремесло плюс владение языком масскульта.
Кино не то чтобы в упадке — оно исправно делает свои миллионы, собирает полные залы, остается выгоднейшим бизнесом везде, где отлажен прокат. Но оно все хуже, и с этим не спорят даже киноманы. Напротив, им-то ситуация видней всего. Есть с чем сравнивать.
Объяснить эту ситуацию очень просто. Перед нами крах еще одного великого проекта, сопоставимого с мировой социальной или сексуальной революцией. Это последний из мегапроектов ХХ века, долженствовавших осчастливить человечество. Он держался дольше всех, потому что оказался самым коммерческим. Но вслед за коммунизмом и либертарианством рухнул и он.
Точней, он еще не рухнул, но уже расслоился — это судьба всякого великого наднационального проекта: то, что должно было объединить всех, распадается на массовое и элитарное, причем массовое оказывается слишком тупо и потому скучно, а элитарное слишком изысканно и, по-русски говоря, выпендрежно. Само расслоение кинематографа на блокбастер и артхаус — признак кризиса: та же «Сладкая жизнь» — артхаус или блокбастер? Ни то, ни другое. Она — фреска, как и поздний Пазолини, и «Бен Гур» Уайлера, и «Доктор Живаго» Лина.
Кино массово по определению. При попытке изъять из него интеллектуализм, смысл, обобщение оно немедленно начинает напоминать младенца из «Соляриса»: вылитый мальчик четырех лет, но огромный, пятиметровый. Помните, с какой брезгливостью рассказывает о нем Дворжецкий в роли Бертона в экранизации Тарковского, которая, видите ли, не нравилась Лему по причине удаленности от оригинала? Вы Кроненберга посмотрите — тоже «Солярис» снял, и не последний режиссер, — и увидите, куда откатилось кино за двадцать пять лет…
Но я не о «Солярисе», а о пятиметровом ребенке, на которого так похожи все современные блокбастеры: спецэффектов море, смысла ноль, зритель выходит смутно неудовлетворенным, будь он хоть
