Кандид, ты хвалишь достойных, но им подражать не желаешь.
Я их хвалю, говоришь, Кандид, без зависти к ним.
Кто ж подражает достойным и зависти полон к тому же,
Кандид, белей молока и белоснежней снегов!
Ты вопрошаешь: 'Что лучше, король иль правленье сената,
Или иное, когда оба негодны они?'
Если ж и тот, и другой хороши, – я склоняюсь к сенату:
В множестве добрых людей, думаю, больше добра.
Пусть нелегко поддается количество добрых подсчету,
Но что негоден один, можно легко заключить.
Пусть даже будет сенат между злом и добром посредине,
Вряд ли, однако, король 'средним' пребудет таким.
К доброму часто совету склоняется скверный сенатор,
Но непреклонен король, правя советом своим.
Избран народом сенат, короли же родятся в коронах;
Жребий здесь правит слепой, там же – надежный совет.
И понимает сенат, что он создан народом, король же
Думает, что для него создан подвластный народ.
В первый правления год короли обольщают обычно,
Консул же будет таким в каждом грядущем году.
Долго живя, свой народ острижет король ненасытный,
Если же консул плохой, – можно другого желать.
Я не согласен с известною басней, что сытую муху
Надо терпеть, чтоб ее место голодной не дать.
И заблуждение верить, что алчный король насыщаем:
Эта пиявка всегда будет себя набивать.
Правда, решенья отцов несогласие вредное губит,
Но несогласным никто быть не дерзнет с королем.
Зло это тем тяжелей, если в важных делах разногласье.
Но почему у тебя сей зародился вопрос?
Есть ли народ где-нибудь, над которым ты волей своею
Власть учредишь короля или поставишь сенат?
Коль это можешь, – царишь, и не думай, с кем власть ты разделишь.
Первое – это вопрос: надо ль ее отдавать?!
Врач говорил за советом пришедшему Фуску: 'Погубишь
Зренье свое, если ты пьянствовать станешь опять'.
'Пусть уж глаза от вина погибают: к чему их лелеять,
Если медлительный червь очи проточит мои'.
Это посланье мое, как узнал из твоих я писаний,
Поздно дойдет до тебя, поздним к тебе не придя.
По окончанье войны ведь не поздно приходят те стрелы,
Что не могли ей ничем в самом разгаре помочь.
В город явился мужик, что в лесах и родился, и вырос;
Фавна грубее он был, был он Сатира грубей.
Смотрит, повсюду народ, там и сям на улицах толпы,
Слово одно на устах: 'В городе! Едет король!'
Тут оживился мужик от самой необычности слова,
Смотрит, что именно так жаждет толпа лицезреть.
Вдруг подъезжает король, предводимый блестящею свитой,
В золоте видится весь он на прекрасном коне.
Все восклицают не раз: 'Виват рэкс!' И народ отовсюду
Смотрит, восторгом объят, на короля своего.
'О где король? Где он есть?' – тут мужик восклицает. И некто:
'Вот он высокий, гляди, едет на этом коне'.
'Этот что ли король? Ты смеешься, – мужик отвечает. -
Тот, кто в одежде цветной, видится мне – человек'.
'Буква способна убить!' – ты, великий отец, восклицаешь.
Только одно на устах: 'Буква способна убить!'
Ты же надежно себя остерег, чтоб убить не сумела
Буква тебя: ни с одной буквою ты не знаком.
Но не напрасно боишься, чтоб буква тебя не убила.
Знаешь, что дух твой тебя не воскресит никогда.
Как-то священник у нас пожелал напомнить народу
О празднествах, что должны с ближней неделей прийти.
'Мученик будет Андрей, – то великий и памятный праздник.
Знаете, – молвит, – Христу чем был угоден Андрей.
Плоть шаловливая тут от поста сурового сникнет, -
Это – обычай, святых установленье отцов.
Предупреждаю я всех, что во славу мучений Андрея
Пост полагалось блюсти, – он сообщает, – вчера'.
Спел ты так плохо, что, право, епископом сделаться мог бы.
Так хорошо прочитал, что ты не можешь им быть.
И недостаточно, если того иль другого избегнуть;
Хочешь епископом быть, – бойся того и того.
