- Ну, пішли тоді. Снідати давно пора.
Катя брела последней из пленников, изредка ее брезгливо подталкивали в спину стволом обреза. Следом за девушкой шагали шепелявый усач с сыном.
- Зрозуміло. Батьку, дядько Петро с грошами не обдурить? Гроши за хлопчика не маленьки обицяни.
- Або я дурний за тебе? Догляну. А ось башмаки и піджак с ней сняти потребно. Гарний піджак. Може відстирається....
Катя сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги исключительно по тропинке. Мысль споткнуться пугала. Упадешь - не встанешь.
Вышли из леса, невдалеке виднелись крыши хутора. Пришлось обогнуть поле с кукурузой. Катя устала так, будто рванула километров на пятьдесят с полной выкладкой. Яростно залаяла собака. Вошли во двор. Появились две бабы. Тараторили так, что и слова разобрать не удавалось. Катя и не пыталась. Лечь бы поскорее...
Пленных затолкали в погреб.
- Ой, Петро, та вони ж усе запаскудять!
- Ни. Вони городски, культурни. Знають, як що, шкиру живцем здеремо.
В погребе было прохладно, спокойно. Катя сползла на чурбак, осторожно прислонилась затылком к бочке и отключилась.
Проснулась от собачьего лая. Пес гавкал так, для порядка - во дворе чужих не было. Катя вяло вспомнила своего Цуцика, пса-хаски, скучавшего без хозяйки за тридевять земель отсюда. Ага, и за без малого сто лет тому вперед. Ну да, опять вляпалась бестолковая хозяйка. Туман из головы повыветрился. Мысли приобрели относительную связность, забитый спекшейся кровью нос все-таки начал различать крепкий дух соленых огурцов и капусты. В животе что-то сжалось. Угу, кушать хочется.
Рядом шептались:
- Уехал. Вроде к обеду обещал быть.
- Нам-то что? Уж нас-то, ваше благородие, досыта накормят. Хорошо если прикопают, а то и свиньям могут скормить. Слышь, как боровы в хлеву хрюкают? Эх, надо было стрелять.
- Что ж не стрелял, пролетарий? В штаны наложил, железный кулак революции?
- Так ты команду не дал. Ты же при погонах - главнокомандующий, чтоб тебя.... Обосрались, чего уж там.
- Да уж. Слушай, пока мужиков дома нет, может, попробуем вырваться? Дверь на вид хлипкая.
- А руки? Дверь лбом, что ли, вышибать? Ну, попробуй, у тебя башка образованная, может и для полезного дела сгодится.
- Попробуй мне веревку развязать. Или перегрызть. Зубы у тебя для пролетария очень неплохие.
- Сам грызи. Там грызть дня два. Веревку-то не пожалели, мироеды.
- Черт с тобой. Хоть руками попробуй. Нужно же что-то делать.
- Давай, ты мне развязать попробуешь. Тебе-то все равно с дверью не справиться. Плохо вас, белую гвардию, Николашка откармливал.
- Что ты сюда царя приплел? Я, что, в конвое Его Императорского величества состоял, шашкой и газырями блистал?
- Угомонитесь, - прохрипела Катя. - Хозяин вернется, он рассудит. Он политически грамотный. Урод, мать его...
- Очнулась? Э-э... ты, барышня, как себя чувствуешь? - Пашка заерзал, придвигаясь поближе.
С другой стороны подсел прапорщик:
- Вы как? Мы уже и так пробовали разбудить, и по-другому...
- Облизывали, что ли? - поинтересовалась Катя, разлепляя здоровый глаз. - Бля, как я пить хочу. Давно хозяин уехал?
- Только что. Мы в щель видели. И этот, шепелявый, ушел. Договорились к обеду встретиться. Гости от Блатыка прибудут.
- А когда здесь у них принято жрать садиться?
- Часа через два, - Пашка задумчиво почесал подбородок о плечо. - Может и раньше. Рвать отсюда нужно. Катенька, ты как, в узлах разбираешься? Может, попробуешь нас развязать?
- Я тебе дам - 'Катенька', - девушка схаркнула под бочку чем-то темным и липким. - Нашелся Павлушечка, твою мать! Как вышло, что мы здесь сидим? Проспали, революция-контрреволюция, песьи дети, чтоб вам жопу на британский флаг....
- Да мы, собственно, не спали, - смущенно признался прапорщик.
- Я чуть-чуть подремал, - объяснил Пашка. - Глаза протер, говорю: 'Давай карабин, я посторожу.' А он: 'Ты мне голову разнесешь'. Сидим, как два дурака. Спрашиваю: 'Куда монахиня делась?' - 'Отошла по своим, по женским, надобностям'. Ну, дело-то обычное. Пока перепирались, вываливают из кустов эти, с обрезами. И монашка с ними. Ну, мы как-то не ожидали...
- Но карабин ближе к тебе стоял, - заметил прапорщик.
- Про карабин я поняла, - прохрипела Катя. - Откуда господа селяне взялись?
- Ясно откуда, - Пашка сердито засопел. - Божья невеста привела. Она за помощью на хутор сбегала. Мы-то ей компания неподходящая. Вот, нашла понадежнее... Курица.
- Помолчи, - сумрачно сказал прапорщик. - О мертвых или хорошо, или никак.
- А Прот где? - поинтересовалась Катя, осторожно потираясь носом о плечо. Нос здорово чесался.
- Кто? - парни переглянулись.
- Пацан. Его Протом звать. Старинное имя с греческими корнями. Он где, и что он делал, когда вы решали вопросы революционной дисциплины, отложивши карабин от греха подальше?
- Он рядом с тобой спал. Потом драпануть пытался, да его этот куркуль Петро зацапал. За пацана две тысячи 'николаевскими' обещали.
- Да мне пофигу прейскурант. Сейчас он где? Я с ним не договорила.
- В доме заперли. Под присмотром хозяйки, - прапорщик кашлянул. - А вы себя как чувствуете?
- Бывало лучше, - Катя снова сплюнула под бочку. Во рту была вязкая гадость, как будто неделю самогон пила. Или будто месяц тяжело проболела. Зато голова уже практически ясная.- Что, орлы, думаете делать?
- Нужно дверь вышибать, - решительно сказал Пашка, и уже не так решительно добавил: - Только там, у двери, узко, толком не развернешься.
- Понятно, - Катя искоса глянула на прапорщика, левый глаз девушки склеился, казалось, намертво. - Ну, а вы, ваше благородие?
- Развязаться нужно, - пробормотал офицер. - У вас пальцы не затекли?
Катя усмехнулась, кожа на лице болезненно захрустела:
- Что, прапор, смотреть на меня не очень хочется?
Прапорщик смущенно отвернулся, зато Пашка бодро сказал:
- Да ты, в смысле вы, не беспокойтесь. Если в чувство пришла, значит, все заживет. Конечно, если нас сегодня не шлепнут. Может, що сделать попробуем?
- Ты считаешь, пора? - Катя осторожно повалилась набок. При соприкосновении с полом голова не развалилась, что, если судить по ужасающим вчерашним ощущениям, было странно и удивительно. Онемел череп, что ли?
Катя заизвивалась, пропуская связанные за спиной руки под ягодицы. Свернулась в клубок, тесно подтягивая колени к груди.
- Не получится, - сказал Пашка. - Я пробовал.
