заскрипел зубами.
- Не скрежещи, - сказала Катя. - Встать можешь? Пошли, экипаж ждет.
Герману пришлось поддерживать раненого.
- Пашка, какая телега получше?
- Ясное дело - эта, - парень потыкал непослушным пулеметом в сиденье. - Это ж, считай, тачанка. Рессорный ход. Наверняка немцы-колонисты делали. Умеют, вражины.
- Не уважаешь ты немецкий пролетариат, - Катя вынула из другой брички винтовки, обнаружила роскошный портфель и бинокль.
- Это мой, - растерянно сказал Герман. - В поезде остался.
- Бюрократ ты, оказывается.
- Я про бинокль. На фронте подарили. На портфель не претендую.
Катя сунула прапорщику и то и другое:
- Потом разберемся. Сажай этого робин гуда. А ты, калеченный, больше под руку мне не попадайся. Я только сегодня добрая. В селе скажешь, пусть вечером трупы заберут. Раньше вечера мы осмотр и составление протокола не закончим. Да, и напомни всем, что ходить за нами не нужно. Ты первый и последний, кто живым уйдет.
Катя шлепнула ладонью по крупу мерина, и бричка бодро покатила по направлению к селу. Раненый покачивался на сиденье, готовый лишиться чувств. Ну, до людей как-нибудь доберется.
- Поехали, - сказала Катя, отвязывая повод коня. - Что-то здесь мух стало много, и вообще знойно на солнцепеке. Пашка, потом с пулеметом закончишь.
Пашка перебрался на место ездового, разобрал вожжи. С сомнением посмотрел на то, как Катя вдевает узкий нос полусапожка в стремя.
- Екатерина Георгиевна, вы верхом-то пробовали?
- Баловалась когда-то, - пробурчала Катя, поднимаясь в седло. Бормоча ругательства, разобралась с юбкой. Мужчины деликатно отвернулись.
- Куда ехать-то? - поинтересовался Пашка.
- Так на хутор завернем. Борщ, хоть и холодный, но похлебать можно. И себя нужно привести в порядок. Полагаю, часа два форы у нас есть. Я за пацаном, а вы прямо на двор катите. Ты, прапор, только не забудь наган зарядить...
Мальчик сидел в яме, протирал бока саквояжа.
- Не заскучал? - спросила Катя, останавливая гнедого, подозрительно косящегося на провалы ям.
- Нет, я знал что все правильно закончится, - мальчик неуклюже выбрался из ямы, подал багаж.
- Хм, значит, все хорошо кончится? - Катя похлопала по кожаному боку неустанно возвращающегося к хозяйке саквояжа. - А у меня почему-то обычно сомнения возникают. Может, оттого, что вечно путаюсь - что хорошо, что плохо. Ох, побеседовать нам нужно, Прот, или как там тебя в действительности. Ладно, после обеда поболтаем.
Пашка, взгромоздив на стол свои карабины, хлебал подернувшийся жирной пленкой борщ, хрустел зеленью и одновременно тянулся к крупно нарубленной колбасе. Прапорщик сидел в углу, бледный и злой, прижимал к синяку мокрую тряпку.
- Постимся, ваше благородие? - сказала Катя, кладя карабин на лавку.
- Ему в горло не лезет, - неразборчиво объяснил Пашка. - Покойники и все такое.
- Понятно, хозяина мы порешили и борщ его по-хамски жрем, даже руки не помыв, - Катя придвинула себе миску, кивнула, приглашая мальчика. - Уж как хозяин, видать, мучался, когда мы в погребе прохлаждались. Прот, ты в смертоубийстве не участвовал, ешь спокойно. Прапор, раз ты все равно каешься и переживаешь, может, на улице подежуришь? Можно на тебя в таком деле положиться?
- Можно, - Герман схватил винтовку и вышел, грохнув дверью.
- С норовом аристократия, - Пашка махнул ложкой. - По мне, так хозяева сами нарвались. Нечего было нас запирать. Чего хотели, на то и налетели. Но я зла не держу, как говорится, царство им небесное, - парень перекрестился на образа и взял еще кус колбасы.
- Добросердечные все, - пробурчала Катя, глотая жирную жидкость. - Монахиня, наверное, тоже уже всех простила. Хорошо быть добрым да милосердным. И царствие небесное обеспеченно, и на земле благолепно живется. Кругом другие виноваты. И гадов пусть другие стреляют, и законы пусть глупые устанавливают, и решают, как миру жить. А мы что, мы смирением свое возьмем.
- Церковь смирению учит. Любая власть от бога дана, - прошептал Прот, хлебая борщ.
- Ешь. Богословскую дискуссию позже продолжим. Сейчас дохлебаем, пойдем к колодцу. Ты по малолетству, полагаю, мне нормально воды слить сможешь. А товарищ Павел нам пока харчей соберет. И на долю прапорщика не забудь чего-нибудь прихватить.
Катя фыркала - вода в колодце оказалась ледяной. Прот аккуратно лил на спину. Катя яростно терла шею и плечи, раздетая до пояса, стояла в луже воды. Одежда висела на досках заборчика, там же, под рукой, сторожил новоприобретенный маузер.
- Уф! - Катя вытерлась чистым рушником и перехватила взгляд мальчика. - Эй, Первый, тебе сколько годков? Сдурел, что ли, так смотреть? Чему вас в монастырях учат? Рожу отверни. Блин, ни на кого понадеяться нельзя. Дай пиджак накину.
- Екатерина Георгиевна, у вас совсем родинок нет? - прошептал мальчик.
- Вот эпическая сила, до чего тщательно исследовал. Отвернуться воспитания не хватило? Нет на мне никаких родинок. Не досталось мне. Затрахали своей астрологией-астрохимией.
- Значит, вы сама свою судьбу решаете? - потрясенно пробормотал Прот.
- Блин, судьба-то здесь при чем? Что за предрассудки? Да отвернись, говорю!
Катя накинула изжеванный пиджак, сгребла остальную одежду и оружие и пошла в хату. Герман, конечно, в чем-то прав: мародерство - занятие не из почтенных. Только иногда брать трофеи становится обыденной привычкой. Война, пусть и гражданская, все равно война.
Катя, шлепая босыми пятками по чистому полу, пошарила в сундуках. Женского тряпья оказалось уйма - зажиточно жили хуторяне. Ну и жили бы, если бы не заимели привычку на случайных прохожих прыгать.
С сорочкой Катя не мудрствовала, отобрала серую мужскую, вроде бы не слишком просторную. С сапогами пришлось повозиться - хуторские бабы запаслись обувью впрок, видать, по случаю. Катя подобрала пару по ноге. Правда, сапоги оказались слишком мягкие, из козлиной кожи, зато пришлись практически впору. Портянок девушка не нашла, пришлось в спешке нарезать самой из холщевых полотенец. Но освободиться от изящных полусапожек было истинным счастьем, - уж до чего в них бегать неудобно, кто б поверил.
В дверь неуверенно постучали.
- Что там? - рявкнула Катя, придвигая к себе кобуру с маузером.
Сунулся Пашка. Глянул на раскрытые сундуки, на девушку:
- Я это... харчи собрал. Уходить бы.
- Сейчас уходим. Ты куда смотришь, твою мать? - Катя живо сдвинула голые колени.
Парень поспешно перевел взгляд, взглянул командирше в лицо и открыл рот.
- Да иди ты на хер! - окончательно обозлилась Катя. - Пулеметом займись, самец-недоросток.
- Так я это... Рана-то у вас где?
Катя метнула в него сапог. С реакцией у парня был порядок, - успел голову убрать и дверь захлопнуть. Девушка натянула галифе, сапоги, нерешительно покосилась на зеркало. Заглядывать в него очень не хотелось. За день трудновато привыкнуть к мысли, что твою привлекательную внешность в одночасье сделали куда менее привлекательной, зато гораздо более неординарной. Впрочем, Катя привыкла смотреть правде в глаза. Прихватив для поддержки маузер, подошла к мутноватому зеркалу. Лицо бледное,
