влажные волосы небрежно зачесаны со лба. Глазища, как обычно, пронзительно зеленые, взбешенные. Остальное вроде тоже как обычно. А где же расколотый череп, где мозги, ветерком обдуваемые? Катя недоверчиво потрогала лоб. Череп был на месте, твердый и холодный. Э, подруга, да ты, видать, твердолобее, чем думала. Как же так? Ведь кровью истекала, кожа лоскутом болталась. Нет, шрам имеется, но какой-то несерьезный, тонкая розовая полоска, как будто неделю назад веткой поцарапалась. Бровь, правда, на две половинки разошлась. Вот, блин, сюрприз. Не сказать, что неприятный.
Когда Катя спрыгнула с крыльца, личный состав топтался у брички. Раззявили рты, видно, давно баб в галифе не видели. Катя сердито швырнула в бричку 'вечный' саквояж, поправила на точеной талии ремень с оружием:
- Чего стоим? Пашка, о конях позаботился?
- Ага, - парень разобрал вожжи. - Куда направляемся-то?
- Для начала - подальше отсюда, - Катя поднялась в седло. - Потом совещание устроим, с обозрением местности и определением личных индивидуальных маршрутов.
- У бандитов карта уезда имелась, - прапорщик мрачно толкнул прикладом щегольской портфель. - Я полюбопытствовал.
- Отлично, - Катя подбодрила каблуками недовольного гнедого. - Поехали...
Вслед бричке и всаднице тоскливо заскулил забившийся в конуру кобель. Хутор опустел.
Село обошли по петляющей сквозь дубраву дороге, остановились на опушке. Впереди тянулся заросший заболоченный яр, дорога его пересекала и уходила в сторону села, расположенного в низине, у прудов, мягко сверкающих в свете предвечернего солнца.
- Это Старый Бабай, - прапорщик интеллигентно указал травинкой точку на истрепанном листе карты. - То село, в виду которого мы с бандой столкнулись - Новый Бабай. Вот нитка железной дороги. Здесь, соответственно, город. Вот к югу - Мерефа.
- Север-то у карты срезан, - глубокомысленно заметил Пашка, склонившийся над измятым листом.
- Москва, Кремль и товарищ Троцкий на месте, не сомневайся, - пробурчала Катя. - Как я понимаю, путь твой, товарищ физкультурник, лежит в советскую Россию. Валяй, там сейчас как раз Буденный Первую Конную армию формирует, может, успеешь шашкой помахать, под шрапнель угодить. К конягам у тебя явная склонность. А вы, ваше благородие? В город? Там, пожалуй, нынче лечиться гораздо спокойнее, чем по курортам шастать.
- Я обещал за мальчиком и святыми сестрами присмотреть, - пробормотал Герман. - Плохо у меня получилось. Не знаю, есть ли смысл сейчас мальчика в Лозовую переправлять.
Катя оглянулась на пацана. Прот сидел в бричке, обхватив двумя руками полюбившийся саквояж, жмурился на солнышко. Похоже, мальчику было совершенно безразлично, куда именно направляться.
Катя потянулась было почесать лоб, отдернула руку:
- Предлагаю до темноты передохнуть тут, укрывшись на опушке. Засветло шастать на виду у селян неблагоразумно. Полагаю, наши вольные стрелки были не последними в здешних миролюбивых местах.
Пашка с прапорщиком увели лошадей с дороги. Катя срубленной веткой замела следы колес на съезде с дороги, расправила траву, примятую колесами.
Прот поджидал, сидя под дубом:
- Побеседовать желаете, Екатерина Георгиевна?
- Ты весьма догадливый юноша, - Катя села рядом, кончиками пальцев потрогала лоб.
- Чешется? - спросил Прот. - Надо бы компресс поставить. Дня два еще свербеть будет.
- Я потерплю. Вообще, большое тебе спасибо. Повязку ты наложил просто замечательную. Талант. На доктора тебе нужно выучиться. Ну, а пока ты мне о себе расскажи. Краткую биографию, так сказать. Знаешь, что такое биография?
- Знаю. Прот Владимирович Павлович. 1907-го года рождения. Мать из мещан. Отец неизвестен. Сирота. Воспитывался при Свято-Борисо-Глебском монастыре. Грамоте обучен. Немного учился врачеванию. Плотью слаб - левая сторона тела плоха. После разорения обители отправлен в Змиёво-Марьинский женский монастырь. Да не добрался пока дотуда.
Катя кивнула, барабаня пальцами по прикладу карабина. Все вроде верно: слабость здоровья налицо, ехал с монашками, которые, судя по идиотским поступкам, были самими неподдельными святыми сестрами. По малолетству агентом какой-либо службы этот малый Павлович быть никак не может. Хотя, если Павлика Морозова вспомнить или Леню Голикова... Все равно маловероятно. Серьезный тихий мальчик. Может, из-за болезни пришибленный, может, из-за монастырского воспитания. Умненький... даже слишком. Историю со лбом и странными ощущениями пока отложим в сторону. Возможно, это из-за кровопотери приглючилось. Не может же он лечить наложением рук? Или может? Неестественный пацанчик. Да, собака где-то здесь порылась. Он - неестественный. Анкету изложил, будто в сотый раз на собеседование вызвали. Наводящих вопросов ему не нужно, лишнего тоже не сболтнет. Может, в монастырях вообще общепринято резюме составлять?
- А знаете, товарищ Мстиславский, меня терзают смутные сомнения, - пробормотала Катя.
Удивился. Даже левый глаз приоткрылся. Нормальный глаз, смутно-серый, зрячий. И то хорошо. Кате очень везло на кривых знакомых, а этот так - лишь относительно кривой.
Мальчик полез под оборванную рубашку. Катя с опозданием сообразила, что на хуторе забыли пацану нормальную сорочку прихватить. Нехорошо, что ж он такой оборванный будет шляться? Прот отстегнул большую 'английскую' булавку, снял матерчатый мешочек. Несколько царских ассигнаций, бережно сложенные бумажки гербового вида. Катя покосилась на впалый и бледный, сроду не видавший солнца живот, взяла протянутую бумагу. Метрическая выписка.
'Свято-Даниловской церкви села Сквородняки Валковского уезда... губернии... 1907-го года января... месяца числа... мать православная, Павлович Матильда Станиславовна... отец неизвестен... печать... верно, священник Б-р'.
Катя сложила документ:
- Понятно. А то у тебя что такое? Табель о монастырской успеваемости?
Мальчик без звука протянул вторую бумажку. Катя развернула ветхий лист. Опять метрика. 'Свято- Даниловской... Сковородняки... Павлович Матрена Станиславовна... отец неизвестен... печать...' Кому выдана? Опять же - Павлович Прот Владимирович. Забавно. Вся разница: посконное имя родительницы и дата - января 1888 года. Да, в 88-м году в Свято-Даниловской церкви писарчук был получше - особенно шикарно ему 'яти' удавались.
- Это ты что, - мухлевать с пенсией вознамерился? Предусмотрительно, - Катя вернула ветхую версию метрики.
Про пенсию Прот не понял, пробормотал:
- Случайно так получилось. Вот, храню, вроде как память.
- Такие бумаги все-таки благоразумнее в разных местах хранить. Время сейчас такое - народ к документам без всякого юмора относится. За тридцатилетнего тебя, естественно, не примут, но лишних пинков надавать запросто могут.
- Я перепрячу, - покладисто согласился Прот.
- Угу. А теперь скажи, про что именно наврал. Давай-давай, мы здесь наедине. Я никому не скажу. И продавать тебя не буду. Вознаграждение меня не интересует, но разобраться, что к чему, не помешает. Отец у тебя в каком чине?
Прот заморгал:
- Это как? Я же его сроду не видел. Откуда же мне знать-то?
- Хочешь сказать, папаню своего видеть не видел и знать не знаешь? И мама ничего не
