могу и не ходить вообще по их вызовам, это им надо, а не мне.
Были в бане – вдруг вырубился свет. Хорошо, я уже успел помыться, одевался. Тетка в 16–м сейчас подтвердила слухи: выключили до 5 часов вечера (и воду тоже!!!); причина – какая–то профилактика, так что в поселке тоже нет света. Пользуясь этим, у бокового входа в больницу меняют столб; он выворочен, рядом стоит кран, а провода сняты и валяются на земле.
Да, деревянную баньку никак не подключат – от бочки, установленной рядом на верхотуре, к зданию не идет еще никаких труб, вода не подается. Видимо, на этой неделе старую баню уже сломают – раз взялись разбирать крышу, а сейчас ведь сезон дождей; а новую так скоро точно не подключат, – какое–то (?) время зона будет без бани. Впрочем, блатным на это наплевать – они моются в туалетах, завесившись банными синтетическими шторками, а на 8–м есть даже здоровенный электротитан, чтобы греть им воду.
Хитрый, наглый, косоглазый блатной азиат вчера вечером уже подрулил ко мне на тему – вот завтра пойдем в ларек, одолжишь нам 500 рублей, да? А то у нас все кончилось (у всего их Узбекистана местного?); я получу перевод – отдам... Ага, знаю я, как здесь отдают с переводов!.. Не успел маленько отвязаться от одного блатного чма – “телефониста”, уже ненужного, да и недоступного теперь на том “продоле” – как на шею уже садится другое, более близкое, но столь же хитрое и наглое...
В общем, жизнь тут становится все тяжелее, грубее, бессмысленнее; все невыносимей. А на улице – все холоднее. Злобные, агрессивные твари, алчущие только, ЧТО бы урвать; тупое и тоже злобное начальство, которое только навязывает свои идиотские , бессмысленные правила; но ним помощи, ни защиты у него искать нечего. Жизнь не по разуму, а по звериным инстинктам окружающей швали...
Я не знаю, как мне скорее вырваться отсюда, когда же наконец наступит этот долгожданный час. Осталось 167 дней...
5.10.10. 8–36
Этот вывороченный столб, эти валяющиеся на земле провода – стали вчера для меня настоящим кошмаром. Свет дали, видимо, в 5, как и обещали, но – на тот “продол”! Часть зданий в центральной части зоны тоже была освещена, и дико было видеть – 2 светящихся окна “варочной” и темную остальную столовую; а на нашем “продоле” – светящиеся окна “культяшек”, – оказалось, они запитаны от бараков в другом крыле корпусов, на том “продоле” – при темных остальных окнах барака.
Поужинать не пришлось. Воды также оставалось в обрез, хоть я и мало пил, не хотелось, – спасибо, сигаретчик, явившись вечером за куревом, а заодно и смешить меня своими приколами, вызвался сходить на “кечь” и принес к 9 вечера полную бутылку. Спать я лег, “поужинав” уже после 10 вечера, после лазаний по бараку ОМОН–овцев в масках, докапывавшихся, почему кто не спит, сколько народу в бараке, и пр., двумя печеньями и запив их водой. Свет дали только ночью.
Хуже оказалось другое: целый день не работал вчера ларек. В прежние годы он работал и без света – одно окно освещалось светом окна, выходящего на улицу, а другом (моем), помню, даже свечку зажигали. Но вчера сразу же пошли слухи, что ларек закрыт. С обеда я пошел туда –еще не завернув за угол штаба, увидел у ворот очередь. Хотел подойти, узнать, – м.б., есть надежда, раз чего–то ждут, – но в этот момент из ворот ларька вышла и направилась к вахте целая процессия – “мои” бухгалтерша и продавщица, плюс еще кто–то, не помню, кто, в сопровождении “мусора”, разумеется. Еще издали, на ходу я спросил у хорошо меня знающей продавщицы, – хотя и так было ясно ларек не работает, раз они уходят. Но на мой вопрос она ответила, что и вечером они работать не будут! И из разговоров следовало, что дело не только в электричестве, а еще и в том, что в ларьке вроде бы до сих пор не высох пол, покрашенный якобы еще в субботу, 3 дня назад, – и потому неизвестно, будет ли он работать и в следующие дни. А сегодня как раз “наш день”, 8–го отряда, понедельник. А в другой день меня, хоть сдохни, не пустят эти ублюдки, вся эта мелкая шваль из “КОПа”, хорошо знающа меня по 11–му бараку и люто ненавидящая. А у меня кончается лапша! – ее осталось на 3 дня; вчера, правда, положенную порцию съесть не удалось из–за проблем со светом и водой. То бишь, сегодня (вторник, 5–е), завтра, послезавтра – а потом пятницу и выходные я без ужина, до следующего понедельника (если и тогда опять не помешает что–нибудь). Вот такие дела; и взять неоткуда, просить некого, всем плевать, хотя я и сделал уже с утра жалкую, безнадежную попытку вызвать к себе с 7–го того инвалида–пенсионера с палкой, который может пойти в ларек и сегодня – в “свой день”, и еще имеет там день дополнительный.
Задумался сейчас, утром – грустно и глупо, что эта бытовая проблема, отсутствие жратвы на 3 дня, расстроила меня так сильно – почти как само попадание сюда, или как ощущение гнетущей бессмыслицы моего существования. Проходят годы, уходит жизнь, отпущенного времени все меньше – а смысл так и не найден, главная, генеральная задача не только не выполнена, но я не знаю даже до сих пор толком, в чем она состоит. Время уходит попусту, потом его уже не вернуть – а я живу зря, сам не зная, зачем, и эта бессмыслица бытия, эта пустота и подспудное ощущение, что тут что–то не так, что я попусту теряю время, мучают больше всего. Моя руки в “фойе”, я взглянул еще раз на себя в большое зеркало, висящее над умывальником. Боже, неужели это я?!. При виде этой ужасной рожи с коротким седым ежиком на голове всплыли опять те детские фотографии – 6, 7 лет – которые когда–то сам наклеивал я в альбом. Неужели этот симпатичный малыш превратился в такое вот чучело?.. Что же должно было для этого с ним случиться, какие ужасы? И – главное – достиг ли он хоть чего–нибудь в жизни, что оправдывало бы это превращение из ангелочка в черта, добился ли чего–либо, что искупало бы эту перемену, эти стремительно и безвозвратно улетающие дни и годы? Нет, ничего...
С утра заревела сирена, – что ж, ожидание шмона для меня давно стало здесь привычным состоянием. Сейчас, пока пишу, я меньше думаю о нем – но время только 9–05, еще все возможно. Правда, сегодня только вторник, а они обычно шмонают в среду или четверг. “Маски” не уезжают, – днем не показываются, а ночью начинают толпами (вчера – 8 человек) бродить по баракам. Здесь, на 8–м, они только разговаривали и приказывали всем ложиться спать, светя фонариками; а на 11–м, говорят, они устроили какой–то погром, разбросали во дворе какие–то бочки, что–то еще... В общем, на душе тоска и отчаяние, безнадежная, унылая беспросветность, совсем под стать этой холодной, промозглой, темной осени. Темно, холодно, тоскливо. Если что–то и поддерживает еще – то лишь мысль, что все это пройдет, кончится, что осталось уже немного...
10–54
Единственный смысл моей жизни теперь (давно уже) – это месть. Месть им всем...
Вышедший перед проверкой из ШИЗО парень рассказал, что все 5 дней его там пребывания “маски” заходили к ним в камеры на подъем, будили, а кто мешкал, не вставал вовремя – били током с помощью электрошокеров...
6.10.10. 10–17
Свет вчера дали только в 9 вечера, перед самой проверкой. Благо, была вода в бутылке – я успел быстро поесть, когда мыл посуду и нечем было смыть мыльную пену – как раз в этот момент вода пошла и из кранов. Магазин опять не работал весь день, страшно представить, какое там будет столпотворение, когда он (сегодня?) откроется. Чай пил уже после проверки. Пока ждал чайник – с милой улыбкой подошел “запасной вариант” и стал говорить, что я один только смогу его выручить, – я сразу понял, что он пришел клянчить опять сладкое. Так и оказалось; пришлось отдать ему еще одну шоколадку. Черт дернул меня заговорить с ним про ларек – он тотчас пообещал, что завтра (сегодня) кого–нибудь пошлет со мной, чтоб меня туда пустили (черта с два!..) а я, мол, одолжу ему еще 500 рублей (уже должен 650 с лета) –он, мол. Отдаст обязательно, не надо в нем сомневаться. Таким образом, совместно блатные “друзья”, теперешние мои “телефонисты”, вымогают у меня уже целую 1000 руб., что, конечно, совершенно неприемлемо. Сделаю, конечно, все, чтобы этого избежать – но, думаю, я вообще вряд ли попаду в ларек на этой неделе. Чем платить по 1000, даже по 500 руб. за попадание туда “не в свой день” – лучше уж 3 дня, как кончится лапша, поесть на ужин бутерброды с паштетом (которого теперь скопилось много) на кислом столовском хлебе... А больше, кроме лапши да хлеба, мне ничего там, в ларьке, так уж безотлагательно не нужно.
Ждал, готовился, не верил в душе, уже начинал задремывать, лежа после завтрака и бритья – вдруг крик: “Шмон–бригада на большом!!!”. Забегали, засуетились. Четверо “мусоров” – на 5–й, потом еще четверо. Я достал, надел под спортивную куртку толстый свитер, который спас меня прошлой зимой, – теперь мне надо спасти его от шмона. Сразу стало жарко, тяжело – и я вышел на улицу. Ждал худшего, но – с 5–го выгоняли во двор без баулов, – уже хорошо. Про новые шмон–бригады не слышно, – т.е., это не такой супер–шмон, с огромными, по 100 человек, шмон–бригадами, разветвляющимися на оба “продола”, на все
