подготовкой дружины к конному выезду, чтобы якобы начать тренировки перед княжеским смотром в Москве. Этот приказ ни у кого не вызвал подозрений и личный состав занялся подготовкой лошадей к походу. На следующий день был назначен строевой смотр, с осмотром оружия и доспехов, а также исправности конной экипировки. Выезд на учения был намечен на послезавтра, поэтому я приказал кузнецам перековать лошадей, чтобы не возникало проблем в дороге. Воспользовавшись этим формальным поводом, я закрылся в оружейной комнате и снял с Дефендеров бойки и фиксаторы барабанов. Внешне оружие выглядело исправным, но стрелять из ружей стало невозможно. Братья Лютые по моему приказу упаковали все наличные боеприпасы в переметные сумы и вынесли из оружейки в мою комнату. Боеспособное оружие осталось только у караула, но эту проблему я собирался решить перед самым бегством из усадьбы.
Закончив диверсию, я созвал на совет свою гвардию и рассказал о сложившейся ситуации, а также о планах побега. Конечно, расставаться с безбедной жизнью в боярской усадьбе ни у кого желания не было, но все шестеро гвардейцев решили последовать за своим командиром. Каждый из бойцов прекрасно понимал, что другого выхода у них нет, и их первыми потащат на дыбу, как приближенных самозванца. Озвучив свой план, я поставил каждому из бойцов индивидуальную задачу, а затем мы обговорили возможные варианты развития событий. Моя жизнь была дорога мне как память, поэтому я приказал жестко подавлять любые попытки сопротивления и в случае необходимости стрелять на поражение, невзирая на лица и звания.
К вечеру все приготовления были закончены, и мы отправились спать, чтобы встретить завтрашний день полными сил. Как ни странно, но заснул я как убитый и проспал до команды подъем, хотя обычно просыпался раньше. Видимо, когда все пути к отступлению оказались отрезанными, бояться стало глупо, и нервотрепка закончилась. После завтрака моя гвардия оседлала верховых и заводных лошадей, а затем собралась у ворот усадьбы, делая вид, что занимается подготовкой к смотру. Остальной личный состав дружины в это время находился в казарме и зубрил устав. Все было готово к побегу и дальше тянуть с побегом стало опасно, поэтому я, одевшись по-походному, отправился к Пелагее.
Боярыня только что встала с постели и была неодета, и приказала, чтобы я пришел позже. Однако воевода, наплевав на приказ, выгнал из горницы дворовых девок и без спроса вошел в опочивальню.
– Ты чего это себе позволяешь, холоп! Я приказала тебе меня не беспокоить, или на конюшню захотел? Так я быстро тебя туда налажу! Эй, люди!!!- буквально взвилась боярыня от такой наглости.
– Не ори Пелагея, голос сорвешь! Я проститься пришел, не увидимся мы больше.
– Как не увидимся? – обомлела боярыня.
– Да вот так. Я думал, что у нас с тобой будет любовь и понимание, а ты на меня в навет в Москву настрочила. Вот поэтому мы должны с тобою расстаться.
– Митрофан, пес смердящий предал? Запорю!!!
– Да по мне ты хоть за причинное место этого старого пенька подвесь! Да что ты баба о себе возомнила! Неужели ты действительно думала, что мне про твои хитрости не станет известно? Да я всех твоих подсылов за версту чую! А про Митрофана уже в тот же день узнал, когда ты ему приказала за мной следить и в доверие втереться. Верный он слуга боярыне, да только дурак! Плевать мне на Митрофана, давай о деле говорить будем.
– О каком это деле? Я родовитая боярыня и дел у меня с безродным холопом быть не может! Ты повиноваться мне должен, а не дерзости говорить!
– Пелагея, спесь свою поубавь и рот прикрой! Негоже тебе со мной родами мерится! Твои прадеды у моих прадедов на конюшне навоз убирали, и объедки со стола доедали! Давай лучше к делу перейдем! – решил я пугануть боярыню.
Видимо мой наезд удался, и Пелагея испугано втянув голову в плечи, замолчала.
– Ну, вот теперь другое дело! Ключи от сундука с казной сюда давай, – заявил я, пристально посмотрев в глаза Пелагеи.
– Не дам! Моя казна, а ты тать ни деньги не получишь! – просипела боярыня.
– Пелагея не будь дурой! Я только свою половину возьму, а будешь артачиться, все заберу! Ключи давай!
– На, забирай! Да чтобы ты подавился моим богатством, тать! Правильно мне люди говорили, что тебя повесить надобно было, а не дружину тебе доверять! – сказала Пелагея, доставая ключи из-под подушки.
– Баба ты глупая, хоть и боярыня! Тебя Путята вместе с детьми, давно бы уже на распыл пустил, а богатство к тебе через меня пришло! Тебе половины за глаза хватит, а мне в дальние края ехать по твоей милости приходится! – ответил я, открывая сундук.
Быстро разделив боярскую казну по принципу Попандопуло из фильма 'Свадьба в малиновке', я помахал Пелагее ручкой и спустился во двор. Правда забрал я в основном серебряные монеты и половину серебряных слитков (гривен), а золота в сундуке, увы, не оказалось. Как говориться – 'на нет и суда нет', а допрашивать Пелагею с пристрастием я не решился, хотя стоило. Боярыня по моему недовольному виду поняла, что ее воевода в расстроенных чувствах и если начать качать права, то запросто можно схлопотать пулю, поэтому визга не поднимала. Вот на этой дружественной ноте мы и расстались с Пелагеей. Правда боярыня готова была разорвать меня на куски, а я вполне мог пристрелить нервную даму, но мы все-таки разошлись миром.
Моя гвардия уже ждала своего командира рядом с лошадьми, и уже через пару минут мы наметом выехали за ворота усадьбы. Путь был не близкий, а поэтому устраивать гонку я не стал, понимая, что погоня все равно будет. Пока я прощался с боярыней, Мефодий Расстрига разрядил оружие у караула в надвратной башне, изъяв капсюли, после чего моя бывшая дружина фактически осталась без огнестрела, а с холодным оружием дружинники опасности для нас не представляли. Конечно, боярыня погонит своих бойцов за нами в погоню, только я не верил, что наша встреча закончится кровью. Авторитет воеводы среди дружинников был непререкаемым, да и боялись меня бойцы до икоты, поэтому наша встреча, скорее всего, ограничится только беседой.
Так и произошло на самом деле, когда нас примерно через час догнали бойцы из второго десятка во главе с сыном боярской поварихи. Дружинники окликнули нас и остановились, а их новый командир галопом догнал нас.
– Что нужно? – спросил я оробевшего бойца?
– Дык, боярыня приказала догнать вас, повязать и посадить в поруб, – трясущимся голосом произнес парень.
– Так в чем вопрос? Вяжи и сажай! – смеясь, ответил я.
– А вы что, разве с нами не поедите? – удивился боец.
– Щас, все брошу сам себя свяжу и поеду к боярыне плакаться! Догнал нас, увидел? А вот теперь возвращайся к Пелагее и доложи, что я вас едва не пострелял!
– Так и мы тоже стрельнуть можем, нас больше! – обиделся парень.
– Угу, из пальца ты стрельнешь! Ты ружье свое проверял? Вашими ружьями теперь только собак гонять, да и патронов у вас нет! Вояки хреновы, учил вас, учил, а толку как не было, так и нет! Езжайте с глаз долой – растыки, пока вам по шеям не надавали!
Горе-командир удрученно вздохнул и, развернув коня, поскакал к своему отряду, а мы продолжили свой путь в сторону 'Астраханского тракта'. Примерно через час пополудни мы добрались до рязанской дороги и свернули в сторону Рязани. Дорога оказалась хорошо наезженной и вскоре мы догнали купеческий караван из двух десятков саней. Поначалу я намеревался присоединиться к каравану, но охрана отнеслась к нам неприветливо, и я решил не обострять отношения.
По рассказам Мефодия Расстриги, который пришел в Верею из Рязани, он неплохо знал дорогу, к полудню следующего дня мы должны были добраться до большого торгового села Броничи стоящего на берегу Москвы реки. От Броничей до Москвы два дневных перехода и купцы делали в селе последнюю длительную остановку, чтобы узнать московские новости и цены, а также расторговаться остатками товаров, которые они не смогли продать в столице. В селе имелось несколько больших постоялых дворов, с относительно невысокими ценами за постой, а главное по льду реки Москвы пролегал санный путь сначала в Оку, а потом уже и в Волгу.
Решение идти в Броничи, которые находятся дальше от Москвы, чем Верея, было принято нами, чтобы запутать следы и оторваться от возможной погони. Донос боярыни наверняка уже в Москве у думного дьяка,
