Врач был очень страшный — маленький, очки в стальной оправе и лысая голова. От одного его вида у меня душа уходила в пятки.
Эллис снял пижамные штаны.
Врач нагнулся и поглядел на фурункул.
— Гммм, — сказал он. — Противная штука, правда? Надо с этим что-то делать, правда, Эллис?
— А что вы будете делать? — спросил Эллис, дрожа всем телом.
— Ничего такого, о чем ты мог бы волноваться, — сказал врач. — Ложись-ка на спинку и не обращай на меня внимания.
Эллис лег на спину, откинув голову на подушку. Врач поставил чемоданчик со своими инструментами на пол у кроватки Эллиса, потом опустился на колени и открыл чемоданчик. Эллис, даже подняв голову с подушки, все равно бы не увидел, что делает врач. А я все видел. Я видел, как он вытащил скальпель — медицинский нож с длинной стальной ручкой и маленьким сходящим на нет заостренным лезвием. Потом пригнулся у кровати Эллиса, держа скальпель в правой руке.
— Дайте мне большое полотенце, — сказал он экономке.
Та подала ему полотенце.
Все еще низко пригибаясь, врач расправил полотенце и перехватил его в левую руку. В правой он держал скальпель.
Эллис был напуган и недоверчив. Он стал подниматься на локтях, чтобы хоть что-то увидеть.
— Лежи, Эллис, — сказал врач и, произнося эти слова, подскочил к изголовью кровати и набросил расправленное полотенце Эллису налицо. Почти в ту же самую секунду он выбросил правую руку вперед и ткнул кончиком скальпеля прямо в огромный фурункул. Сделав лезвием молниеносное вращательное движение, он быстро выдернул его из вскрытого нарыва. Все произошло прежде, чем сбитый с толку Эллис опомнился и выпутался из накинутого ему на лицо полотенца.
Эллис взвыл. Он и не видел, как скальпель вошел в нарыв и как вышел из него, но он же все почувствовал и теперь визжал, как недорезанный поросенок. Мне было видно, как он наконец высвободился из полотенца, окутавшего ему голову, и по его щекам лились слезы, а огромные карие глаза глядели на врача с ужасом и гневом.
— Было из-за чего поднимать столько шуму, — сказала экономка.
— Займитесь этим, — сказал ей врач. — Наложите бандаж и не скупитесь на мазь, магниево-серной мази побольше. — И зашагал прочь.
По правде, я не могу винить врача за такое поведение. По-моему, он действовал правильно и умно. Боль ведь тогда считалась чем-то неизбежным, и от нас ожидали, что мы сумеем ее выдержать. Анестезия и обезболивающие уколы в те времена не очень-то были в ходу. Зубные врачи, например, никогда не утруждали себя каким-то там наркозом. Но очень сомневаюсь, что сегодня вам так уж понравилось бы, если б какой-нибудь врач накинул вам на лицо полотенце, а потом пырнул ножом.
Козий табак
Когда мне было около девяти лет, моя сводная сестра собралась замуж. Ее избранником стал юный английский врач, и в то лето он поехал с нами в Норвегию.
Роман развивался очень бурно, и влюбленная пара, по какой-то причине, которую мы, малышня, так и не поняли, вроде бы не очень радовались, если мы норовили увязаться за ними. А они одни уходили на лодке в море. И по горам лазили только вдвоем. И даже завтракали одни. Нам это было обидно. Как?! Мы в семье всё всегда делали все вместе и теперь не понимали, почему сестра вдруг решила вести себя по- другому. Ну и что, что она обручилась?! Мы возложили вину на ее жениха — это он, похоже, нарушил и разрушил безмятежность нашей семейной жизни, — и стало ясно, что раньше или позже его должна постигнуть неминуемая кара.
Ее жених был заядлый курильщик трубки. Он, кажется, вообще никогда не вынимал изо рта своей отвратительно воняющей трубки, не считая тех моментов, когда ел или плавал. Нам даже захотелось узнать, вынимает ли он ее, когда целуется со своей невестой. Когда он разговаривал с нами, он ее тоже не вынимал. Это нас оскорбляло. Куда вежливее было бы вынуть ее изо рта и беседовать, как полагается.
Однажды все мы отправились на нашей маленькой моторке на остров, где никогда прежде не были, и на этот раз моя сводная сестра и ее мужественный возлюбленный решили поехать с нами.
Мы выбрали тот остров потому, что еще раньше заметили на нем нескольких коз и козлов. Козлы и козы лазали по скалам, и мы решили, что надо бы навестить их, потому что это, наверное, будет весело. Но после высадки обнаружилось, что козы совершенно дикие и к себе нас подпускать вовсе не намерены. Так что мы оставили попытки подружиться с ними и просто расселись на гладких камнях, наслаждаясь замечательным солнцем.
Мужественный возлюбленный набивал свою трубку. Я внимательно наблюдал, как тщательно он запихивает табак в трубку, доставая его из желтого кисета. И только он покончил с этой работой и собрался было раскурить свою трубку, как сестра позвала его купаться. Так что он отложил трубку и ушел.
Я поглядел на трубку, которая лежала на камне. И увидал рядом кучку сухих козьих какашек — каждый катышек был маленьким и круглым, словно светло-коричневая ягодка. Тут же мне пришла в голову интересная идея.
Я дотянулся до трубки и вытряхнул из нее весь табак. Потом набрал козьих катышков и стал растирать их между пальцами, пока они не стали рассыпаться. Потом очень осторожно затолкал эти высохшие какашки в трубку и старательно утрамбовал их большим пальцем, подражая сестриному жениху. Когда с этим было покончено, я насыпал сверху тоненький слой настоящего табака.
Вся родня наблюдала за этими моими действиями. Никто не сказал мне ни единого слова, но я чувствовал, как со всех сторон на меня нисходит тепло всеобщего одобрения. Я вернул трубку на место, на тот камень, куда ее положил хозяин, и все стали дожидаться возвращения жертвы. Мы были теперь заодно, даже моя мать. Я втянул всех их в заговор, в опасный семейный заговор.
И вот он вернулся — мокрый, грудь колесом, сильный такой красавец, здоровый и загорелый.
— Прекрасное купание! — объявил он всему свету. — Замечательная вода! Очень здорово! — И стал энергично растираться полотенцем. Потом сел на камень и потянулся за трубкой.
Девять пар глаз напряженно следили за ним. Никто не хихикнул, все затаились, чтобы не сорвать розыгрыш. Мы дрожали от предчувствия, и напряжение висело в воздухе. Никто из нас не знал, что в точности случится.
Жених вставил трубку в рот и зажег спичку. Поднес ее к трубке и втянул воздух. Табак воспламенился, и его голова скрылась в клубах синего дыма.
— Ах-х-х, — сказал он, выпуская дым через ноздри, — что может быть лучше доброй трубки после хорошего плавания.
А мы все ждали. Трудно давалось это ожидание — мы едва сдерживали напряжение. Моя младшая сестра, которой было всего семь, не могла больше выдержать.
— А какого сорта табак ты кладешь в эту штуку? — спросила она, выражая лицом и голосом полнейшую невинность.
— «Моряцкая нарезка», — отвечал мужественный возлюбленный. — Лучше ничего нету. У нас балуются всякими дурацкими ароматизированными табаками, но я до них и дотрагиваться не хочу.
— Я и не знала, что вкусы у них разные, у табаков, — продолжала сестренка.
«— Еще бы они не отличались, — стал он объяснять. — Табаки очень даже различаются по вкусу — во всяком случае, для разборчивого курильщика. „Моряцкая нарезка“ — это самый чистый и натуральный табак. Табак для настоящего мужчины.
Моя взрослая сводная сестра, вся такая свежая после купания и вырядившаяся теперь в махровый купальный халат, подошла поближе и села рядом со своим мужественным женихом. Они стали обмениваться друг с другом такими дурацкими игривыми взглядами и слюнявыми смешками, что всем нам стало дурно. Но они были слишком заняты друг другом, чтобы замечать ужасное напряжение, которое овладело всеми остальными. Они даже не видели, как мы все на них уставились. Они просто снова погрузились в свой мир
