бродячий. Он наскакивал на прохожих и кричал, испуганные люди с руганью отскакивали от него.
Мышкин вспомнил, что питерские бродячие собаки с недавних пор освоили вполне человеческое ремесло. Выбирают жертву, обычно пожилую женщину, идущую из магазина, принюхиваются к ее сумке, и, если определяют, что цель имеется, набрасываются на жертву всей стаей. Оглушительным, свирепым лаем запугивают до полусмерти, вырывают из рук сумку и мгновенно исчезают.
– Черт знает, что такое! – возмутился Мышкин. – Куда власть наша воровская смотрит! По улице не пройти. А если он, грабитель хвостатый, еще и бешеный?
– Нет, – возразила Марина. – Тут не грабеж. Тут что-то другое.
– В пивную приглашает всех подряд?
– Может, не в пивную. Но куда-то приглашает.
– Стало быть, кроме испанского языка, ты выучила еще и собачий.
– Мне не надо учить собачий. И так ясно. У него что-то случилось. Какая-то беда.
Они приблизились. Пес, увидев их, безошибочно бросился прямо к Марине, припал на землю перед ней на передние лапы и заныл, заскулил, заглядывая ей в глаза. Потом отбежал на несколько шагов. Остановился и обернулся, глядя на нее через плечо.
– Что с тобой, дружок? Что тут случилось? – спросила Марина.
Пес отбежал еще немного и снова остановился, оглядываясь. Они прибавили шагу, и он привел их за угол, к приемному покою. Как раз бригада скорой выгружала носилки с больным. Но в стороне, под бетонным пандусом, лежал другой пес, светло-шоколадный коккер-спаниель, – в кровавой луже, с разорванным брюхом, откуда наполовину вылезли кишки и валялись на земле.
– Бог ты мой! – присвистнул Мышкин.
От собаки по асфальту тянулась длинная кровавая полоса. Пес умирал, но бока еще еле заметно поднимались и опускались, и неподвижные глаза до конца не потускнели.
– Так вот оно! – сказала Марина, присев около несчастной собаки. – Он звал людей на помощь.
– Как же его? – растерянно проговорил Мышкин. – И кто?
– А машина переехала! – услышал он у себя за спиной.
В двух шагах от них стоял мальчишка с велосипедом.
– Сам видел? – спросил Мышкин.
– Переехала и даже не остановилась, – подтвердил мальчишка. – А второй, вот этот, лохматый, притащил дружка своего сюда и к врачам. Так его из приемного покоя выгнали. Палкой от швабры. И меня выгнали, а я просил у них хотя бы бинт, сам хотел перевязать. Тоже врачи называются!
– Нет, друг мой, – покачал головой Мышкин. – Это не врачи. Это скоты. Кроме того, бинтом здесь не обойтись. Его надо срочно на стол.
– Здесь где-то недалеко должна быть ветлечебница, – сказала Марина. – На семнадцатой линии, кажется.
– На семнадцатой, – подтвердил мальчишка.
– Частная? – спросил Мышкин.
– Не, – мотнул головой мальчишка. – Нормальная.
– Вы оба оставайтесь здесь – на случай, если живодеров черт принесет, а я туда сгоняю. Может, успеем…Ветлечебница на семнадцатой была открыта, и там были даже два врача – в смотровой девушка и на регистрации – щуплый брюнет лет тридцати в нейлоновом белом халате и с нашлепкой усов под Микояна. Он выписывал рецепт старухе, прижимавшую к груди худую черную кошку в белых носочках.
– Нет, совсем нет, уважаемая! – с сильным кавказским акцентом громко говорил ветеринар старухе, которая встревожено вслушивалась, приложив ладонь к уху. – Это совсем бесплатно, какая тут работа – простую бумажку написать, да?
– Как вас зовут? – спросил Мышкин.
Ветеринар ответил не сразу. Мышкин понял: намекает, что можно и повежливей.
– Меня зовут Карен, – наконец, холодно произнес врач. – Для вас так важно?
– Очень важно. Мне больше нравится общаться с людьми, а не с функциями, пусть они даже в белых халатах. Вот что: тут неподалеку обнаружился ваш пациент. Бездомную собаку машина придавила.
– И что вы хотите?
– Послушайте, коллега! – с тихой злобой выговорил Мышкин. – Вы меня действительно не поняли или русский язык до сих пор не выучили? Чего можно хотеть с такой травмой? Не знаете? Отвечаю: врача можно хотеть. Хирурга. И очень сильно. Я понятно высказался? Или перевести на армянский?
Ветеринар покраснел, яростно поиграл желваками челюстей и даже прикрыл на несколько секунд глаза. «Йога из себя изображает, мизерабль чернозадый!» – подумал Мышкин.
– Вы сказали понятней некуда, – с еще большим холодом произнес ветеринар. – И вы угадали. Я, действительно, родился в Армении. Но живу здесь двадцать восемь лет. У меня двое детей. И я до сих полагал, что мой русский язык понять можно. Наверное, я ошибался.
Мышкин смутился и тоже покраснел: он оценил точность и изящество ответного удара.
– Извините, Карен! – проворчал он. – Не хотел вас обидеть. Взвинчен немного. И не научился управлять собой… как вы. И все же настаиваю: нужна срочная госпитализация.
– Собаке? У нас нет ургентной помощи. Только в больницах для человека есть.
– А что, собака не человек? – прорычал Дмитрий Евграфович.
– Конечно, не человек! – отрезал ветеринар. – Собака лучше человека.
– Тогда… – удивился Мышкин. – Тогда почему вы отказываетесь помочь?
– Ничего я не отказываюсь, понятно, да? Говорю, что не знаю, как ее сюда доставить. Хоть я и лицо кавказской национальности, но машины у меня нет.
– У меня есть!
– Тогда подождите пару минут, собраться надо.Пока Мышкин ездил, Марина успела послать мальчишку в ближайший хозмаг, откуда он притащил кухонную клеенку в огромных красных цветах. Клеенку расстелили на заднем сиденье волги. Врач натянул резиновые перчатки, сверкнувшие свежим тальком, осторожно поднял пса, и, придерживая его внутренности, аккуратно положил в машину. Открыл свой чемоданчик к большим красным крестом на крышке, извлек шприц и ампулу.
– Противошоковое, – обронил он, нашел на лапе собаки тонкую, почти невидимую артерию и медленно ввел лекарство.
Мышкин и Марина переглянулись.
– Ювелирная работа, – признал Дмитрий Евграфович.
Ветеринар отмахнулся.
Когда Мышкин сел за руль, заволновался товарищ спаниеля, заскулил и ткнулся носом в ладонь Марины.
– Нельзя его бросать, – сказала она. – Смотрите, как волнуется.
– Страдает, – кивнул Карен. – Не возражаете? – спросил он Мышкина.
– Безусловно.Пострадавшего сразу внесли в операционную. Приятель попытался юркнуть вслед за врачами, но Карен успел закрыть белую стеклянную дверь перед самым его носом. Пес тоненько заскулил, жалобно заглядывая Марине в глаза.
– Послушай, – сказала она псу. – Ты должен понять: здесь больница. Молчи, иначе тебя выгонят. И меня с тобой. И правильно сделают: мешаешь врачам работать. Правда, доктор?
– Конечно, правда! – подтвердил Карен.
Пес раздраженно зыркнул на него, потом вопросительно на Марину, проворчал что-то и с шумом залез под скамью. Устроившись там, свесил лиловый язык и с важным видом запыхтел.
– Что с ними дальше будет? – спросил Мышкин ветеринара.
– А вы не хотите взять собачку? – поднял на него глаза Карен.
Сокрушенно вздохнув, Дмитрий Евграфович развел руками.
– С детства хочу собаку. Но такая ответственность… при моем образе жизни… Ее не только кормить и выводить надо. Надо с ней общаться, разговаривать, спорить, играть, читать ей книги, петь дуэтом, учить службе, возить на природу… А я домой прихожу к ночи, а то и по нескольку дней меня нет. Вот скоро ехать в Австрию, на конгресс, это вообще на полтора месяца.
– Сейчас гостиницы есть для собак, – сказал Карен. – Удобно, такого раньше не было.
– Да, гостиницы… Зачем собаке такой хозяин, если ей всю жизнь придется провести в гостинице?
– Вы совершенно правы, коллега… Можно к вам так обращаться?
– Почту за честь.
– Ничего, что-нибудь придумаю, – сказал Карен. – В месяц я пять-шесть собак пристраиваю. Тут, правда, случай посложнее. Но разлучать их, действительно, нельзя.– Выживет?
– Не знаю, я не хирург. Зато знаю, чем собака отличается от клеветы.
– От чего? – не понял Мышкин.
– От клеветы. От лживых обвинений.
– И чем же? – заинтересовался Мышкин.
– У собаки только девять жизней.
– Карен! – послышался из операционной недовольный женский голос. – Хватит лясы точить, наркоз давать надо!
– Бегу, Маша! – спохватился Карен. – Извините, она не только хирург, но и моя жена, а я у нее вечный ассистент. Кстати, вопрос можно?
– Один?
– Один… Вы по какой части врач?
– Я личный врач Александра Борисоглебского. Слышали про такого?
– Вместе с Невзоровым делал «600 секунд»? [46]
– Именно. Однажды на него напали, получил несколько ножевых ран, правда, не опасных. Он тогда потребовал, чтобы его госпитализировали только в нейрохирургический институт. Не по профилю, конечно, но я там работал тогда, а он заявил, что больше никому из врачей не доверяет. На следующий день газета «Смена» сообщила: «Как сказал лечащий врач Борисоглебского доктор Мышкин Дмитрий Евграфович…» и дальше чушь какая-то.
– Ничего не понимаю… – удивился Карен. – Кто такой Мышкин, я знаю. Он патологоанатом, его все знают. Он не может быть лечащим врачом.
– А пресса решила, что вполне может.
– Минуту… Так это вы и есть Дмитрий Евграфович? – воскликнул Карен.
– Отрицать бесполезно, – печально вздохнул Мышкин.
– Вот так встреча! Очень рад с вами познакомиться. Я много о вас слышал и читал ваши статьи. Спасибо.
– Но я, кажется, ничего на ветеринарные темы не писал, – удивился
