— Почему? — мгновенный вопрос. Ни тени сомнения в моих словах, отнесся крайне серьезно и верности вожаку не потерял. Да уж, Улем — настоящая находка, даже улыбаюсь довольно.
— Потому что это может меня убить, а Радим пока не готов о таком думать.
Оставляю Улема в размышлениях. До вечера еще сходила к волхву, убедилась что не беременна и потребовала сделать так, чтобы детей у меня в ближайшее время не было. Чернокнижие невозможно совместить с детьми, никак. Он долго мялся и протестовал, и намекал, что без позволения вожака такого сделать не может.
Когда мне надоело слушать все эти бесконечные отговорки, я просто четко озвучила ему свою позицию — если это случиться, я приду сюда с другим требованием — убить в себе ребенка, и это придется сделать именно ему.
Убийства многие боятся, через полчаса волхв, потратив кучу редких ингредиентов, отчего у него на лбу образовалась горестная складка, запер внутри меня клетки, приводящие к зарождении до времени, пока я не вернусь и не сниму запор.
Не знаю, как Улему удалось собрать людей за спиной Радима. Вечером дверь тихо заскрипела и явила застывшую в коридоре темную фигуру Улема, позвавшего за собой и я несколько минут шла за ним, спускаясь куда-то глубоко в подвал.
Помещение, куда он меня привел, больше походило на тюремную камеру, чисто вымытую, заставленную странно смотрящейся в таком месте добротной мебелью. Я осмотрел присутствующих, как и ожидала: Белуг, Колот, еще один пожилой волк, значит старейшина. Дынко, весьма скептически настроенный и двое альф, которых лично не знаю.
Я протянула Белугу письмо Атиса.
— Дынко, расскажи про встречу с лесными в Стольске.
Удивленный, все же рассказывает. Белуг тем временем прочитал свиток. Его рука непроизвольно дергается, когда он, убрав письмо, наклоняется ко мне и заглядывает в лицо.
— Отличная новость, не правда ли? — вежливо интересуюсь.
Реакция Белуга тревожит остальных, свиток тут же оказывается в руках Дынко, за его спиной сгрудились другие. Жду, пока прочитают и поймут все.
— Только не это, — Дынко стонет, как раненый зверь. — Почему опять ты?
— Почему бы и нет? Кстати, дело-то беспроигрышное. Достану бляху — хорошо, не достану — зато и они не достанут.
Приходится немного объяснять остальным, кто такой Атис, а также, что я не знаю, когда буду готова все это проделать.
— Так вот почему ты сидела у ведьмы? — Дынко.
— Да, училась вызывать беса.
Потом я почти не слушаю их разговора, мне нужно от них всего два решения: говорить ли Радиму и как организовать мое обучение искусству вызова.
Похоже, их давно так не огорошивали. Я вижу чистую детскую радость в глазах альф, а это многого стоит. Учителя чернокнижия найти нелегко, тем более сейчас, когда Великий Князь под страхом смертной казни запретил в людских землях чернокнижие. А люди — единственная раса, которым оно доступно. Кроме того, чернокнижник должен быть серьезный и проверенный, и не болтливый. Кроме Астелии, вариантов не нашлось, вот только она в замок точно не поедет, а отвезти меня к ней никак не получится без разрешения Радима. А ему говорить… Как?
— Начните тогда с вопроса, говорить ли вожаку, — скептически морщится Белуг.
— Прекрасная идея! Начните обсуждение прямо сейчас! — грубый голос Радима, как ведро холодной воды. Он стоит у входа и задумчиво рассматривает своих друзей, только по играющим желвакам понятно, что он нервничает.
Ну что же, вопрос решился сам собой. Колот протягивает ему свиток, Радим выходит на середину комнаты, ближе к свету и утыкается в него, читая. А я становлюсь напротив, так редко его вижу, его лицо уже не такое страшное, как в первый день моего возвращения, но все равно замученное и усталое. Сейчас передо мной не молодой парень, а мужчина. Так сильно повзрослел за это время, изменился. Так устал и вымотался.
Он вздрагивает и читает быстрее. Потом еще раз. Понимает. Свиток вынимают из его рук, между нами больше ничего, кроме нашего с ним упрямства. Гордости, глупости, слабоумия. Не знаю, чего.
— Ты хочешь вызвать демона?
В животе ноет оттого, что сейчас произойдет, но я все равно киваю. Его боль охватывает мою голову стальным обручем и я медленно опускаюсь на колени у его ног. Его страх потери вырывается у меня криком. Неужели доблестных альф можно напугать чьим-то криком? Почему все расступаются, отходят от нас, от меня тяжело дышащей у ног невозмутимого на вид Радима. Такого… холодного. Вот таким он был, когда я ушла. Тогда понятно, что их удивила моя реакция. Я-то слабее. Не знали, как действует страх потери? Боль одиночества? Вы так ничего о нем и не знали. О нас…
Радим приседает надо мной, достает одной рукой из кармана… алый камень. Хочет… надеть на меня, чтобы не было больно, защитить меня. Глупый. Все такой же глупый, разве я смогу… одна?
— Даже не вздумай, — говорю, когда его руки совсем близко. Не хочу больше ни минуты жить… без тебя.
Тогда он молча, ни на кого не глядя, поднимает меня на руки и уносит в свою комнату. Там у него теперь всегда ярко горит огонь, мы сидим в кресле, обнявшись, и боль постепенно уходит. Он зовет меня впервые за долгое время и от этого неожиданно грустного зова на глазах слезы. Я отвечаю со всей нежностью, на которую еще способно мое сердце. Жаль, что ее так немного, почти ничего.
Он вдруг утыкается в меня лицом, зарывается в волосы, как будто хочет спрятаться.
— Делай, что считаешь нужным. Пусть так будет.
— Радим…
— Что хочешь, только не так, как сейчас. Все равно это… не жизнь.
Как он прав! Мой вожак… Это не жизнь и не будет жизнью.
— Они не дадут нам быть счастливыми. Каждый день может принести их новые изощренные издевательства. Кого они убьют или покалечат, чтобы сделать нам больно? Чтобы… разъединить? А если, представь только, если у нас родится ребенок, как жить, зная, что для них это просто очередная ниточка к нашему поведению? Радим, народ, долг — это все прекрасно. Но я должна сделать это не для них… для нас с тобой.
Странно, почему я не могла сказать ему этого раньше? Чего боялась?
— Да, — тихо отвечает мой муж. — Отпускаю тебя, делай что должна.
Его слова одним отточенным ударом вонзаются в лед моей души, вырывая огромный мерзлый кусок и пуская трещины по остальной поверхности. Мои пальцы как будто в первый раз проводят по полосам шерсти на голове. Такой ласково-мягкой.
— Знаешь Радим, — странным голосом говорю. — Давно хотела тебе сказать, ты очень красиво… занимаешься любовью, я видела. Если еще надумаешь, позовешь… посмотреть?
Не может быть… чтобы я это вслух сказала. В лице Радима столько изумления, что на десяток лиц хватит. Что это я сказала такое, не совсем нормальное? Разве… так нужно говорить? Он и ответить вон не сразу может. Если нас сейчас кто-то увидит, подумает, что мы друг с другом просто незнакомы и пытаемся понять, кто это сидит напротив и почему так близко?
Как давно я не видела его улыбку… И как мне ее не хватало! Радим поднимает меня и ставит на ноги.
— Почему бы и нет? — говорит, одной рукой стягивая с кровати одеяло и тут же подталкивая меня к двери.
Комнатой для танцев давно не пользуются. Там не натоплено и пол грязный, повсюду какие-то брошенные второпях бесформенные вещи. Это не имеет никакого значения, на стенах и потолке синеватые зеркала и я с чистой совестью убеждаюсь, как была права — он занимается любовью очень красиво. Лучше, чем в моей памяти.
Мы засыпаем прямо там, на полу, обнявшись, почти счастливые. Кстати, днем на свету он тоже смотрится неплохо, даже лучше чем ночью, потому что лучше видно.
