сел напротив. Я смотрела на его манипуляции настороженно: приготовления меня тревожили.
— Сережа, наверное, не стоило нам сюда приезжать, — пролепетала я, кротко глядя в его глаза, одновременно прикидывая, как половчее удрать отсюда. Сейчас дачный сезон, вокруг должны быть люди…
— Давай-ка выпьем за встречу.
— С чего вы вдруг стали так со мной разговаривать? — удивилась я.
— Обиделась? Извини… Просто у меня такое чувство, что я тебя всю жизнь знаю.
— Да? Что ж, тогда, конечно, будем на “ты”. — Я собралась с силами и заявила:
— Сережа, нам лучше отсюда уехать.
— Приставать не буду. Ты ведь этого боишься?
— Боюсь, — созналась я. — О чем ты хотел поговорить?
— Лика, почему ты не расскажешь мне о своих неприятностях?
— О каких? — начала я, получилось неубедительно. Я невесело покачала головой. — Зачем, Сережа?
— Зачем обычно люди рассказывают?
— Не знаю. Чтобы облегчить душу или попросить о помощи. Ты не можешь помочь. А плакаться малознакомым людям я считаю неприличным.
— У твоей тетки есть друг. Кулагин. Он говорил обо мне?
— Владимир Петрович? — удивилась я. — Вы знакомы?
— Я знаю, кто он, он знает, кто я.
— Я не очень понимаю… почему он должен мне что-то говорить?
— Забавно… значит, он не говорил.
— Господи, Сережа, ты меня с ума сведешь. Что значит “кто ты”?
— Ничего не значит. Я — это я. И я могу тебе помочь. Не спрашивай как. Могу, и все.
Я нахмурилась.
— Ничего не понимаю. О чем вообще мы говорим?
— Ты вчера была с Катком в ресторане?
— Да, — пожала я плечами, — была.
Он задумался, словно подыскивая слова, и вдруг выпалил:
— Лика, тебе незачем связываться с Катком. Я все для тебя сделаю.
В первую секунду я так растерялась, что не знала, что и предпринять, потом резко поднялась и пошла к двери. Циркач схватил меня за руку.
— Лика…
— Отпустите сейчас же, — крикнула я и залилась слезами. — Господи, какая гнусность…
— Лика, ты все не так поняла, — начал он торопливо.
— Это ты не понял. Ты считаешь, что тетушка подсовывает меня этому мерзавцу в счет уплаты долга? Ты ошибаешься. — Я извлекла платок из сумки и промокнула глаза, тяжко вздохнув. Мне надо было несколько секунд передышки, чтобы извлечь из памяти пару подходящих реплик. Все куда-то запропастились.
— Лика…
— Нет уж, позвольте мне договорить… Тетушка должна ему деньги, то есть ничего она ему, конечно, не должна, это он так решил. А с ним не поспоришь. К нам уже дважды наведывались жуткие типы, пока только пугали. Но… злить его не хочется, вот что. И он пригласил меня в ресторан. Заявился к Серафиме как ни в чем не бывало и пригласил. А я побоялась отказаться. Просто испугалась, и все. И пошла. Только за соседним столиком сидели Серафима с Владимиром Петровичем, и ушли мы вместе. Я понятно объясняю? — Последняя фраза прозвучала трагически, в целом я была довольна, вздохнула и добавила тише:
— Не понимаю, почему я должна перед тобой оправдываться?
— Лика…
Я опять его перебила:
— Отвези меня домой.
— Подожди, послушай… дай мне сказать, черт возьми.
Я вздрогнула и посмотрела на Циркача. Он взял меня за руку, усадил на диван и сам сел рядом. Его близость беспокоила. Он хмурился, кусал губы и, по-видимому, страдал.
— Лика, — наконец произнес он. — Я не хочу, чтобы ты встречалась с Катком. Он сволочь, даже если что-то пообещал тебе…
— Ты считаешь, что я поверю бандиту? Циркач заметно дернулся, разом переменившись в лице. Тут я сообразила, что фраза получилась весьма двусмысленной, и добавила, пытаясь исправить впечатление:
— Я способна понять, кто передо мной. Не стоит считать меня совершенной дурой.
— Я так не считаю. Я просто хочу, чтобы ты знала: есть человек, который сделает для тебя все что угодно.
Серафима права: Серега Правдин был большим романтиком. Нищее грязное детство соседствовало с мечтами о прекрасных героинях и благородных героях. Он смотрел на меня спокойно и уверенно и, по- моему, говорил, что думал. Вместе с легким стыдом я испытывала беспокойство и совершенно не знала, что делать. Молчать было нельзя, Циркач ждал.
— Ты говоришь о себе? — пролепетала я.
— Конечно.
— Спасибо, только… что ты можешь сделать? Дать денег взаймы? Я не смогу их вернуть. Зарплата у меня почти смешная, я никогда…
— Забудь об этом, — сказал Сережа, взяв меня за руку. — Просто забудь и ни о чем не беспокойся.
Я тихо спросила:
— Циркач — это ты, да? Он нахмурился.
— Возможно, и что?
— Ничего. Просто начинаю многое понимать.
— Где ты эту кличку слышала?
— Катков сказал: “Тебя видели с Циркачом”. Я не поняла, а он не объяснил. Я и подумать не могла, что ты… — В этом месте я заплакала, тихо и очень горько.
— Наверное, ты должна была узнать как-то по-другому, — начал он. Но я перебила:
— Отвези меня домой.
— Хорошо. — Он торопливо поднялся, чем очень меня порадовал.
Возвращались в неловкой тишине. Он на меня поглядывал и страдал. Причем страдал так явно, что я начала ему сочувствовать, хотя мне этого совершенно не хотелось.
— Лика, — тихо сказал он, когда до дома Серафимы оставалось меньше двух кварталов. — Если Каток появится, просто пошли его к черту.
— Вы, кажется, не ладите? — резко вскинула я голову. — Так вот, я в ваших распрях участия принимать не желаю. И не вижу смысла, менять одного… на другого, — слово “бандита” я произнести не решилась.
Он, конечно, все понял правильно. Резко затормозил и повернулся ко мне. Посмотрел как обжег, но почему-то мне было не страшно. Я смирно сидела, глядя в окно. Он должен был выбросить меня из машины, и правильно. Пусть Серафима говорит что хочет, но водить Циркача за нос у меня пропало всякое желание. Однако я все еще сидела в машине, а он заговорил:
— Ничего ты не поняла… все не так, как ты думаешь. Мне ничего от тебя не надо… то есть мне многое, что надо, но не так. Я баб не покупаю, — выпалил он, окончательно запутавшись в словах. — И ты мне ничем не обязана.
Я мысленно порадовалась. И заплакала. Не от радости, конечно, а оттого, что затяжную сцену надо было завершить, только как, неизвестно.
— Ничего я не понимаю, Сережа, — сказала очень жалобно, глядя на него чистыми глазами человека, которому сразу хочется верить.
