разок свозит тебя на дачку и под утро ноги об тебя вытрет. И правильно, между прочим, сделает, потому как дураков учить надо.
— Прекрати мне гадости говорить, — разозлилась я. — Ни на какую дачку я с ним не собираюсь. Глупость какая… А извиниться и эти свидания прекратить я просто обязана.
— Серьезно? — обрадовалась Серафима. — Вот так вот попросту скажешь ему: “Бывай, Серега”, он скупую слезу уронит и пойдет гонимый ветром. Ты эту публику не знаешь, а я насмотрелась за пять лет. И дур вроде тебя тоже видела… Знаешь, что он сделает? Сунет тебя в машину, да отвезет к ближайшим кустам. Хорошо, если живой отпустит. А не хочешь с располосованной физиономией оставшуюся жизнь ходить? — В этом месте тетушка тяжко вздохнула. — Ладно. Я погорячилась. Ты у нас натура артистическая, душа у тебя тонкая. Вовка прав: не тебе с бандитами тягаться. Отправляйся-ка ты в Италию.
— Какая ты, Серафима… — покачала я головой. — Ладно, что там у нас на очереди по твоему гениальному плану?
— Так ведь нет никакого плана, — пожаловалась тетушка. — Давай-ка коньячку накатим, расслабимся. Авось умная мысль и появится.
— У меня большие сомнения в отношении твоих мыслей.
Следующее утро началось скверно. То есть само по себе утро было солнечным и теплым, дул легкий ветерок, и все располагало к отдыху. Тетушка, что-то напевая, усердно избегала разговоров на животрепещущие темы.
Около девяти позвонил Тарханов. Торопливо поздоровавшись, сообщил:
— Негритенок в больнице. Вчера вечером его жестоко избили.
— О Господи, — побледнела тетушка. — Чего хотели-то?
— Я у него еще не был, звонила его мама. Думаю, вам надо ко мне переезжать.
— У нас Вовка живет.
— Он целыми днями на работе.
— Думаешь, это Каток?
— Давай не по телефону.
— Ты сейчас свободен? Можно подъехать?
Серафима повесила трубку и уставилась на стену. Я зябко поежилась и задумчиво сказала:
— В Негритенке сто килограммов, и он какой-то там чемпион. А человека довели до больницы. Что ж с нами-то будет?
— Ничего, обойдется. Это говорило об оптимизме, мне неведомом.
— Серафима, нам надо срочно что-нибудь предпринять.
— Умница. А что?
— Ну, не знаю. Кто его мог избить? На Юрика не похоже…
— Еще как похоже.
— Не вижу смысла. Зачем его избивать было? Если Юрик решил, что мы чего-то откопали, перестрелял бы всех троих, и дело с концом. Серафима, а что, если Циркачу все рассказать? Он помощь предлагал.
— Ага. Расскажи… Твой Сережа начнет прикидывать, как Катка завалить, и мы станем случайными жертвами между-усобной войны. Подождем пока…
— Чего ждать? Когда нас возле подъезда встретят?
— Не пугай меня, и так страшно. Вот что, я к Илье поеду, а ты дождись звонка Циркача. Встречаться с ним не смей, держи на коротком поводке, чтоб не сорвался, но и к себе не подпускай. Поговоришь с ним и в офис приедешь.
Оставшись в одиночестве, я мерила шагами квартиру, Пытаясь размышлять. Выходило так себе. Наконец позвонил Циркач.
— Увидимся? — спросил, поздоровавшись.
— Сегодня не могу.
— Не можешь или не хочешь? — Голос звучал резко, я бы даже сказала агрессивно.
Я не люблю, когда со мной так разговаривают. Однако вчерашняя тетушкина лекция даром не прошла, я вспомнила, где сейчас Саша, и подавила желание поставить нахала на место. Ответила миролюбиво:
— Мы с теткой к родственникам собрались. Возможно, на пару дней… — Я помедлила, придала голосу необходимую романтическую грусть и попросила:
— Сережа, мне надо подумать. Дай мне, пожалуйста, такую возможность.
Он молчал полминуты, не меньше.
— Хорошо…
Мы простились. Я с заметным облегчением. И стала собираться к Тарханову. Вышла, хлопнула дверью и вспомнила, что газ не выключила. Вернулась и решила позвонить: может, Илья Сергеевич пришлет за мной машину? Тут я сообразила, что Саша в больнице. Наверное, кроме Саши, есть еще кто-нибудь. Я махнула рукой и пошла к стоянке такси.
— Анжелика Станиславна, — услышала я мужской голос, повернулась и увидела шагах в пяти улыбающегося парня рядом с новенькой “девяткой”. Парень продолжал улыбаться, а я теряться в догадках: кто он? Неужто Тарханов, опережая мои желания, прислал машину?
На размышления я потратила слишком много времени. Сзади кто-то схватил меня за локоть и буквально потащил к машине.
— В чем дело? — опомнилась я, таращась на рослого здоровяка справа.
— Закрой рот, — не очень вежливо посоветовал он.
Улыбчивый распахнул заднюю дверь, и меня втолкнули в машину, там находились еще двое — один за рулем, другой на заднем сиденье.
— Будь как дома, — сказал он мне. Я посмотрела на всех четверых и поняла, что дела мои хуже не бывает. Если бы я не стояла на тротуаре, раскрыв рот от изумления, то имела бы шанс выбраться из передряги: закричать или пуститься наутек. Теперь же оставалось одно: сидеть тихо и надеяться, что, может быть, жива останусь.
— Поехали, — сказал улыбчивый, который перестал улыбаться и сейчас выглядел чрезвычайно деятельным.
— Вовка, — подал голос сосед слева. — Может, ей рот заклеить?
— Не надо, — торопливо вмешалась я. — Я ничего такого делать не собираюсь. Только не трогайте меня, пожалуйста.
Вовка посмотрел оценивающе. Мой жалкий вид возымел действие, он кивнул, и рот мне заклеивать не стали.
"Девятка” покатила по городу, залитому солнцем. Возле перекрестка томились два милиционера на патрульной машине, и никому не было до меня никакого дела.
— Извините, — начала я вкрадчиво. — Куда вы меня везете и что все это значит?
Была у меня идиотская мысль, что это шуточки Юрика и все как-нибудь утрясется.
— Я ведь уже говорил, рот закрой, — откликнулся здоровяк рядом.
— Но ведь должна я узнать… или попытаться. Мне ведь страшно.
— Брось, — хохотнул тот, кого звали Вовкой. — Мы еще даже пугать не начали.
— Да мне ведь много и не надо, — о мудро рассудила я. — Я имею в виду, чтобы до смерти перепугаться…
— Будет время, не волнуйся.
Я попыталась отгадать, шутят они или нет, и на всякий случай стала шарить в сумке в поисках валерьянки.
— Чего у тебя там? — заинтересовался здоровяк. Вытряхнул содержимое на колени и принялся копаться.
— Ну? — промычал Вовка.
— Ерунда всякая…
— Колеса ищешь? — спросил он меня.
— Колеса? — Тут я вспомнила, что сильно развитые дети так называют таблетки, и кивнула.
— Съешь, если очень хочется.
Я проглотила сразу три, но облегчения не намечалось. Меня подергивало, а руки дрожали так, что
