Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник'.
Есть случаи, когда Гоголь, вопреки норме, даже удваивает ситуативный союз: 'Он вступил на площадь не без какой-то невольной боязни, точно как будто сердце его предчувствовало что-то недоброе'.
Сообщение о посмертных похождениях бедного чиновника, конечно же, связанное с идеологическим планом повести, также сопровождается ситуативным оборотом:
'Но кто бы мог вообразить, что здесь еще не все об Акакии Акакиевиче, что суждено ему на несколько дней прожить шумно после своей смерти, как бы в награду за не примеченную никем жизнь'.
В описании городка Б. из повести 'Коляска' находим пример, который вполне можно соотнести с чеховскими принципами использования данных конС.91
струкций: 'Когда, бывало, проезжаешь его, взглянешь на низенькие мазаные домики, которые смотрят на улицу до невероятности кисло, то : невозможно выразить, что делается тогда на сердце: тоска такая, как будто бы или проигрался, или отпустил некстати какую-нибудь глупость,- одним словом: нехорошо'.
В 'Мертвых душах' подобные ситуативные обороты на фоне довольно объемистого текста - просто единичны, а их художественные функции носят, в основном, частный характер: ': он наконец присоединился к толстым, где встретил почти все знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: >'. Еще пример: 'Он почувствовал, что глаза его липнули, как будто бы их кто-нибудь вымазал медом'.
Но и такие обороты довольно редки в поэме, хотя иногда и соседствуют друг с другом:
'Слова хозяйки были прерваны странным шипением, так что гость было испугался; шум походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошел опять покойно щелкать направо и налево'.
Есть и более обиходные, 'служебные' варианты:
'Но Чичиков прикинулся, как будто и не слышал, о чем речь, и сказал, как бы вдруг припомнив:
- А! чтоб не позабыть: у меня к тебе просьба'.
В целом ситуативные обороты в 'Мертвых душах' не наполняются концептуально значимым содержанием, хотя есть и исключение: 'Он стал чувствовать себя неловко, неладно: точь-в-точь как будто прекрасно вычищенным сапогом вступил вдруг в грязную, вонючую лужу; словом, нехорошо, совсем нехорошо!'
Проявившись особенно ярко в 'Сорочинской ярмарке', интерес Гоголя к ситуативным оборотам заметно шел на убыль.
Менялась его концепция действительности. На смену романтическим представлениям о многообразных возможностях жизни, порождающим широкое поле ассоциаций и предположений, приходит иное: 'Скучно на этом свете, господа!'
Ситуативные обороты у Гоголя после 'Шинели' - лишь одно из ряда изобразительно-выразительных средств, используемых не чаще, а то и реже, чем другие. Вместе с тем в 'Мертвых душах' появляются знаменитые развернутые сравнения, уже не раз привлекавшие внимание исследователей как нечто весьма С.92
характерное, гоголевское. Развернутые сравнения, превращающиеся в маленькие вставные повествования со своими героями, со своими сюжетами и своей проблематикой, довольно далекими от ведущей сюжетной линии.
Появляется также 'Повесть о капитане Копейкине', оказывающаяся своего рода развернутой гипотетической ситуацией, хоть и 'отмененной' сразу же после изложения.
В известном смысле гипотетической ситуацией должен быть стать второй том 'Мертвых душ', также 'отмененный' автором.
Еще более гипотетичным представляется замысел третьего тома:
Совершенно очевидно, что отношение Гоголя и Чехова к ситуативным оборотам было неодинаково.
У Гоголя интерес к ним довольно скоро угас, что поставило ситуативные обороты в один ряд с другими использовавшимися им тропами. Тогда как чеховское внимание к ситуативному обороту возрастало год от года, постепенно превращая этот троп в важнейшее средство решения разнообразных художественных задач.
Последнее особенно ярко, наглядно проявилось в повести 'Степь'.
Ясно, что если мы будем искать какие-то соответствия на уровне чисто внешних сопоставлений, то, как представляется, потерпим неудачу.
Отношение Гоголя и Чехова к сравнительному обороту, способному создавать гипотетическую ситуацию, скорее демонстрирует их различие, нежели сходство.
А между тем, сходство есть.
Но сходство - не лежащее на поверхности.
В.В.Федоров отмечает, что в гоголевских развернутых сравнениях зачастую 'сравниваемый и сравнивающий предметы меняются местами и функциями'.
Это свободное отношение к, казалось бы, незыблемым законам аристотелевской 'Риторики', конечно же, нужно писателю не само по себе, а как необходимое условие создания его собственного, неповторимого, гоголевского художественного мира.
Два элемента сравнения представляют две разных действительности. И в 'известный момент развития сравнения обе действительности как бы совмещаются, совмещая предметы так, что один почти полностью заслоняет собой другой, но, однако, этот другой пробивается сквозь первый и так или иначе обозначает свое присутствие'.
Вследствие этого в произведении создается ощущение двойственности мира, чрезвычайно важное для Гоголя, считавшего, что русская жизнь отклонилась от своей нормы, не равна, не адекватна себе самой. И что за внешней 'кажимостью' гениальному художнику дано разглядеть и - показать мерцающую в кажС.93
дом явлении суть, тем самым, через сознание читателей, вернуть русскую жизнь в ее нормальное, сущностное русло.
Он даже намеревался во втором и третьих томах 'Мертвых душ' начертать истинный путь и показать самое Истину, совместить печальную российскую действительность, нашедшую своеобразное отражение в первом томе, с действительностью высшего порядка - с тем, чтобы Истина вошла в мир.
Ситуативный оборот с предположительными связками 'как бы', 'словно', 'точно', 'как будто', 'казалось' не отвечал генеральному замыслу, поскольку учительное слово должно быть вполне определенным.
Быть может, поэтому ситуативных сравнений в 'Мертвых душах' не так уж много, они по большей мере выполняют служебные функции и никак не могут заслонить эпических.
Вероятно, этим объясняется постепенное вымывание данных конструкций из гоголевских текстов.
Во всяком случае в 'Мертвых душах' никаких важных высказываний Гоголь в такую форму не облекает.
Думается, что Чехов, читая произведения Гоголя, воспринял прежде всего идею двойственности мира, которая оказалась близка его собственным воззрениям.
И почувствовал важность сравнения как ведущего средства реализации данной идеи в произведении.
Пожалуй, это главное, чем обогатил Чехова его великий предшественник.
Все прочие совпадения и сходства отчасти - следствие названной основополагающей общности, отчасти - отражение типологической близости двух творческих индивидуальностей.
Некое родство взглядов двух писателей на мир и художественное слово обнаруживается в их текстах достаточно часто. Вот характерный пример:
'Кобыла называлась Аграфена Ивановна; крепкая и дикая, как южная красавица, она грянула копытами в деревянное крыльцо и вдруг остановилась'.
Многие читатели, наделенные чувством стиля и по случайности не читавшие гоголевскую повесть 'Коляска', думается, могли бы предположить в этом отрывке авторство Чехова. И не без 'оснований'.
Особенно много точек схождения в области сравнений.
