В 'Войне и мире' вновь усиливаются позиции оборотов с 'как будто'. Количественно они преобладают. Зачастую такие обороты служат авторскому стремлению раскрыть искусственность, фальшь светской жизни (описание салона Анны Павловны Шерер), претенциозность поведения людей, преисполненных ложных амбиций (эпизод с прибытием в ставку Кутузова австрийского генеС.97
рала Мака; на одной странице здесь оказывается пять оборотов с 'как будто'; они обнаруживаются не только в рядом стоящих предложениях, но соседствуют и в рамках одной фразы).
В третьей части первого тома эпопеи оборотов с 'как будто' становится заметно меньше.
Резко сокращается их количество во втором томе 'Войны и мира'. Встречаются развернутые сравнения традиционного типа, но они не становятся микроструктурами, 'тонут' в тексте.
Вместе с тем повышается роль оборотов с 'как бы'.
В основном они концентрируются 'вокруг' Наташи, передавая неоднозначность ее чувств, настроений, душевных движений. Но такие же обороты сопровождают Наполеона, хотя здесь уже служат решению другой задачи - раскрытию фальши, расчетливой, обдуманной игры на публику.
Заметим попутно, что такие обороты не характерны для контекстов Пьера, князя Андрея, Николая Ростова.
В целом сравнительным оборотам в рамках эпопеи 'Война и мир' свойственна нисходящая динамика.
Использование сравнительных оборотов в 'Анне Карениной' можно назвать весьма умеренным и даже - осторожным. Обороты с 'как будто', не часто используемые, служат, в основном, раскрытию неестественности, ложности светских норм жизни (Кити Щербацкая чувствует, что в ее отношениях с Вронским 'как будто фальшь какая-то была') с одной стороны и - раскрытию неоднозначности, сложности душевных движений, особенно - близких Толстому героев.
В 'Холстомере' значительная частотность 'как будто' обусловлена, видимо, положением повествователя, пытающегося истолковывать поведение и чувства животных. С этим же связано заметное увеличение количества сравнений.
Однако в целом доминирует тенденция к вымыванию из текста сравнительных оборотов и прежде всего - конструкций с 'как будто'.
Эта тенденция распространяется и на роман 'Воскресенье', в котором конструкции с 'как будто' служат раскрытию условности и фальши общественной морали (суд) и в то же время - передаче неоднозначных эмоциональных состояний.
После 1899 года такие обороты в прозе Л.Толстого - единичны, почти сходят на нет.
Не характерны они оказались и для стиля более молодых чеховских современников, Гаршина и Короленко, а так же для его собратьев по малой прессе. (Лейкина, Билибина, Баранцевича, Ал. Чехова, Потапенко и др.). Некоторый интерес к сравнительным оборотам обнаружил Леонтьев-Щеглов, однако это не имело существенного влияния на его поэтику. С.98
Подводя итог нашему краткому обзору, можно сказать, что ни у одного из чеховских предшественников и ближайших современников сравнения и ситуативные обороты не играли такой заметной роли, не были так тесно связаны с основополагающими принципами творческого метода и не решали таких разнообразных художественных задач, какие ставил перед ними А.П.Чехов. С.99
Глава VII
ПОРА ЗРЕЛОСТИ
Повесть 'Степь', при всем обилии в ней ситуативных оборотов, не исчерпала чеховского интереса к таким формам.
Повесть 'Огни' (1888) характеризуется той же тенденцией насыщать текст разного рода предположительными и ситуативными конструкциями.
Поначалу принадлежащие герою-рассказчику догадки, связанные с оценкой поведения пса Азорки, оформляются несколько иначе: 'Дурак Азорка, черный дворовый пес, желая, вероятно, извиниться перед нами за свой напрасный лай, несмело подошел к нам и завилял хвостом' [С.7; 105].
Вводное слово 'вероятно' делает более очевидной предположительность замечания, сделанного героем-рассказчиком, явно близким автору.
Почти то же наблюдаем и в другом случае:
'Азорка, должно быть, понял, что разговор идет о нем; он поднял морду и жалобно заскулил, как будто хотел сказать: ' [С.7; 105].
Здесь также вводное 'должно быть' недвусмысленно указывает на предположительность высказывания по поводу мотивов поведения животного. Но в этой же фразе появляется более привычная для Чехова конструкция с 'как будто', создающая сравнение: ': он поднял морду и жалобно заскулил, как будто хотел сказать...' и т. д.
Помимо очевидного и нередкого при изображении животных антропоморфизма здесь обращает на себя внимание удвоение знака предположительности: в одной фразе писатель использует 'должно быть' и 'как будто'.
Надо отметить, что в дальнейшем повествовании предположительность высказываний обозначается уже более традиционными для Чехова средствами, оборотами с 'казалось', 'точно', 'как будто', 'как бы'. И если поначалу, на первых страницах повести, писатель словно сдерживает себя, то через пять страниц текст уже просто пестрит ими.
Затем вводится рассказ инженера Ананьева, где вновь наблюдается то же самое: сдержанность на первых страницах и - обилие ситуативных оборотов в дальнейшем.
Это пристрастие в равной мере характерно для обоих героев-рассказчиков повести.
Более того: предположительные конструкции, ситуативные обороты проникают и в прямую речь героя, не выступающего в роли рассказчика:
'- У вас теперь такой вид, как будто вы в самом деле кого-нибудь убедили! - сказал он раздраженно' [С.7; 136].
И чуть ниже, в словах того же персонажа: 'Точно речь идет о сединах...' [С.7; 136].
Разумеется, подобные обороты употребляются в повседневной речи реальных людей, входят в активный фонд объективно существующего русского языка. С.100
И использование таких оборотов вполне можно счесть простым отражением этой реалии.
Однако на фоне усиленного авторского интереса к ситуативным сравнениям их проникновение в прямую речь героев представляется не случайным и симптоматичным.
В повести 'Огни' таких оборотов значительно меньше, чем в 'Степи'. И все же их частое использование бросается в глаза.
В рамках небольшого рассказа и в рамках более или менее крупной повести такое изобилие создает не одинаковые художественные эффекты.
Даже частотность и общее количество предположительных оборотов в произведении играют существенную роль.
Воздействуя на сознание и подсознание читателя, они прямо или косвенно формируют представление о предположительном в целом характере изображения действительности. Если предлагаемая картина жизни в значительной мере состоит из предположений, догадок, допущений, то вряд ли это не соотносится с авторской концепцией мира, с основополагающими особенностями его творческого метода.
Весьма примечательно, что финальные строки произведения также предстают в форме предположительной конструкции, содержащей важный для героя-рассказчика и автора повести идейный итог: 'Я думал, а выжженная солнцем равнина, громадное небо, темневший вдали дубовый лес и туманная даль как будто говорили мне:
Стало восходить солнце...' [С.7; 140].
Последняя, кажущаяся символической, строка о восходящем солнце, завершенная многоточием, не создает иллюзий по поводу возможности прояснения ситуации 'при свете дня'.
Человеку - герою, рассказчику, писателю, читателю - дано лишь предполагать.
Впервые эта концепция выражена у Чехова столь открыто и недвусмысленно и столь наглядно подкреплена даже на уровне грамматических форм текста.
Тот же оттенок предположительности обнаруживаем и в рассказе 'Неприятность' (1888). В этом произведении ситуативный оборот проникает в мысли героя:
