'Нехорошо, что я убежал, когда ударил его... - думал он дорогой. Вышло, как будто я сконфузился или испугался... Гимназиста разыграл... Очень нехорошо!' [С.7; 146].
Вновь текст буквально пестрит ситуативными сравнениями.
Однако на этот раз писатель, изображая случившееся через восприятие земского врача Овчинникова, задерганного, рефлексирующего интеллигента, создает ситуацию, когда герой, окруженный этими 'как будто', 'как бы', 'точно', ложно истолковывает смысл происходящего и совершает, исходя из ложного представления, ряд нелепых поступков.
Предположения вместо точной, объективной оценки событий - неадекватное, ложное представление о ситуации и мире в целом - ошибочная линия поведения... Такая возникает цепочка. С.101
Предположение, воспринятое как достоверная информация, - для доктора Овчинникова это становится серьезной психологической и даже мировоззренческой проблемой.
В связи с названным мотивом иллюзорности, 'кажимости' в рассказе появляется не очень уместный на первый взгляд, 'случайностный' (А.П.Чудаков) эпизод с утятами - их видит в окно доктор Овчинников, бьющийся над письмом председателю управы по поводу инцидента: '... один утенок подобрал на дороге какую-то кишку, подавился и поднял тревожный писк; другой подбежал к нему, вытащил у него изо рта кишку и тоже подавился...' [С.7; 145].
Не 'что-то, похожее на кишку', а - 'кишку'.
Маленькая и, казалось бы, такая 'случайностная', незначительная иллюзия, выдаваемая за действительное.
Далее следует беглая бытовая зарисовка, завершающаяся словами: 'Слышались голоса... Кучер Зот с уздечкой в руке и больничный мужик Мануйло в грязном фартуке стояли около сарая, о чем-то разговаривали и смеялись.
' [С.7; 145].
Еще одна иллюзия, еще одно ложное суждение, воспринятое как действительное, истинное.
Картина ситуации, картина действительности, составленная из предположений, иллюзий, оказываются способны породить неадекватные представления и действия героя.
Чехов словно стремится исследовать не только эту жизненную проблему, но и решить некоторые личные, писательские задачи.
Уже во время работы над повестью 'Степь' он, судя по всему, обратил внимание на свое пристрастие к предположительным оборотам, пытался 'бороться' с ним и оказался перед необходимостью осмыслить данную тенденцию собственного художественного метода, ее возможные эстетические, мировоззренческие истоки и последствия.
В повести 'Огни' и в рассказе 'Неприятность', наряду с другими творческими задачами, Чехов решал и такую.
Заметим попутно, что слово 'кишка' из эпизода с утятами для врача Овчинникова имеет еще и строгое, терминологическое, узко медицинское значение. Как и для врача Чехова. Это придает эпизоду дополнительный и немаловажный оттенок уклонения от принципа называть вещи своими именами.
Что-то, напоминающее 'кишку', но названное просто кишкой, без дополнительных оговорок, вызывает ассоциации с 'замазкой' из повести 'Степь'. Прием один и тот же, хотя в повести все же есть оговорка, из которой становится ясно, что 'замазка' - это размокший пряник.
Здесь же отсутствие оговорок и пояснений создает любопытный эффект обработки предмета как бы за пределами текста, в самой описываемой реальности.
Нечто подобное обнаруживаем в рассказе 'Красавицы' (1888), в целом достаточно традиционном для Чехова конца 80-х годов.
Описывая процесс молотьбы, рассказчик говорит: С.102
'Лошади, гнедые, белые и пегие, не понимая, зачем это заставляют их кружить на одном месте и мять пшеничную солому, бегали неохотно, точно через силу, и обиженно помахивали хвостами' [С.7; 162].
Яркий эпитет 'обиженно' представляется частью возможного ситуативного сравнения: 'так помахивали хвостами, как будто (словно) были обижены'.
Но, употребленное вне такого оборота, слово 'обиженно' также создает эффект обработки изображаемой действительности как бы за рамками текста и вызывает в памяти 'солидных' грачей из ряда чеховских текстов.
Видимо, подобные случаи дали повод одному из современных исследователей заметить, что в произведениях Чехова 'эмоциональные эпитеты ощущаются как выражающие качества, принадлежащие самим предметам '.
В рассказе 'Красавицы' есть также примеры довольно выразительных, развернутых ситуативных сравнений: '... точно ветер пробежал по моей душе и сдунул с нее все впечатления дня с их скукой и пылью' [С.7; 160]; '... как будто мы все четверо потеряли что-то важное и нужное для жизни, чего уж больше никогда не найдем' [С.7; 162]; '... точно сердились друг на друга' [С.7; 163]. Все они связаны с воздействием красоты юной девушки на тех, кто ее видел.
Таких оборотов уже не много.
В дальнейшем их частотность в произведениях Чехова, а также художественная значимость для раскрытия авторского замысла заметно снижаются.
В рассказе 'Именины' (1888), посвященном ценностям истинным и мнимым, вызвавшем заметный литературный резонанс, использование оборотов с союзным сочетанием 'как будто' уже носит, в общем, служебный характер, никаких значительных художественных функций они не имеют.
То же можно сказать о рассказе 'Припадок' (1888), правда - с небольшой оговоркой.
Поход троих приятелей по публичным домам предваряется таким описанием: 'Увидев два ряда домов с ярко освещенными окнами и с настежь открытыми дверями, услышав веселые звуки роялей и скрипок - звуки, которые вылетали из всех дверей и мешались в странную путаницу, похожую на то, как будто где-то в потемках, над крышами, настраивался невидимый оркестр, Васильев удивился и сказал:
- Как много домов!' [С.7; 202 - 203].
В финале похода испытавший потрясение Васильев вновь слышит эту какофонию:
'Прижавшись к забору, он стоял около дома и ждал, когда выйдут его товарищи. Звуки роялей и скрипок, веселые, удалые, наглые и грустные, путались в воздухе в какой-то хаос, и эта путаница по-прежнему походила на то, как будто в потемках над крышами настраивался невидимый оркестр' [С.7; 211].
Это музыкальное обрамление выразило и разнообразие бытующих в переулке настроений, и - мешанину чувств, охвативших Васильева, и создало разительный контраст с 'музыкой сфер', с высоким планом представлений, иллюзий С.103
юноши - не зря сказано, что настройка невидимого оркестра происходила 'в потемках над крышами'.
В остальном же Чехов предпочел, описывая, как медик, причины и ход нервного приступа, обойтись как можно меньшим количеством предположительных высказываний, предпочел быть точным.
Рассказ 'Сапожник и нечистая сила' (1888), казалось бы, давал возможность неограниченного использования предположительных конструкций, поскольку в нем описывается невероятный сон сапожника Федора Нилова. Но странное дело - такой оборот в рассказе только один, и раскрывает он представления героя о богатой жизни: 'Федор ел и перед каждым блюдом выпивал по большому стакану отличной водки, точно генерал какой-нибудь или граф' [С.7; 225].
Всего два ситуативных сравнения в рассказе 'Пари' (1889), и лишь одно из них художественно, концептуально значимо: 'Его чтение было похоже на то, как будто он плавал в море среди обломков корабля и, желая спасти себе жизнь, жадно хватался то за один обломок, то за другой!' [С.7; 232].
В основном служебные функции выполняют излюбленные чеховские обороты в повести 'Скучная история' (1889), посвященной проблеме мировоззрения и воссоздающей трагедию человека, подавленного грузом 'кажимостей', иллюзорных, мнимых ценностей и лишь в конце жизни осознавшего это.
Над уровнем обычных грамматических конструкций поднимаются лишь несколько оборотов. Большая их часть связана с предчувствием смерти, испытанным героем: 'В теле нет ни одного такого ощущения, которое бы указывало на скорый конец, но душу мою гнетет такой ужас, как будто я вдруг увидел громадное зловещее зарево. Дыхание становится все чаще и чаще, тело дрожит, все внутренности в движении, на лице и на лысине такое ощущение, как будто на них садится паутина. Спине моей холодно, она точно
