остался позади – одно из круглых чердачных окон без стекла и рамы было расположено прямо напротив лестницы, и оно было достаточно велико, чтобы я мог туда пролезть. Но я решил побороться до конца. После нескольких неудачных попыток мне всё же удалось перекинуть ногу через деревянный блок. Я подтянулся и вылез на крышу. Точнее, на одно из двух оснований, окружавших Замок. С основания на главную крышу вела другая лестница. Через пару минут я уже стоял в окружении декоративных зубцов.
Как всегда, обойдя крышу и посмотрев на город со всех сторон, я начал спуск, который оказался одним из самых коротких: через круглое окно я влез на чердак. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел далеко впереди слабый отсвет на полу, что могло означать лишь одно – люк был открыт. Я пошёл на этот свет, не различая в темноте собственных ног. Дойдя до люка, я по лестнице спустился на верхний этаж, вызвал лифт, доехал на нём до первого этажа и под писк домофона вышел на улицу. В сущности спуск получился неожиданно цивильным, но всё же я был доволен тем, что мне не пришлось сражаться со щитом, спускаться по бесконечной лестнице и снова греметь по крыше подсобки.
На тот момент в списке оставалось ещё несколько домов. Но тем не менее, вопреки моим планам, «замок» стал последней вершиной; восхождения на этом прекратились. Может быть, всё само собой пошло по угасающей, и у меня просто кончился запал, а может, как-то повлияла история, случившаяся в этом доме вскоре после моего восхождения – довольно странная история, участником которой мне выпало стать.
Всё началось с того, что тем же летом, в метро, на станции Проспект мира я познакомился с девушкой. Мы ехали в одном вагоне. Потом мы вышли на станции, направились в разные стороны, и я оглянулся. Одновременно оглянулась и девушка. Я изменил свою траекторию, подошёл к ней, и мы познакомились.
Я предложил ей подняться из метро и немного пройтись в сторону Екатерининского парка. По дороге я вспомнил про «замок» и стал рассказывать, как он похож на средневековую башню, и как хорошо сидеть на скамейке во дворе и смотреть на облака, проплывающие над зубцами башни. Среди прочего я рассказал, что недавно побывал на крыше этого дома. Не хочешь посмотреть, там есть двор, скамейки. Ну, давай. Пошли.
Мы пришли во двор, сели на свободную скамейку и стали разглядывать «замок», о чём-то разговаривая. Во дворе мы оказались не одни; рядом тусовалась компания местных выпивох. К этому моменту они как раз стали расходиться. Мы тоже собирались скоро пойти к пруду, уткам, планетарию и летней танцплощадке, крыша которой была похожа на летающую тарелку – изящный образец архитектурного минимализма 70-х.
Когда мы уже собрались уходить и поднялись со скамейки, нас окликнул последний из оставшихся сидельцев. Это был мужчина лет тридцати пяти, довольно сильно пьяный, что однако не мешало ему говорить вполне осмысленно и как бы трезво. Он рассказал, что сегодня немного превысил свою норму, потому что у него день памяти; много лет назад он проходил военную службу в Афганистане, в хорошо подготовленном боевом полку, который почти полностью полёг. С той поры каждый год, ровно в этот день, он поминает своих погибших друзей. Ещё он сказал, что мы очень хорошие симпатичные ребята, и ему как-то жаль вот так упускать знакомство с нами. Если бы мы составили ему компанию и зашли в гости выпить (он подчеркнул – кофе), он был бы очень этому рад, потому что на душе тяжесть, и хочется просто поболтать с кем-нибудь, особенно с такими молодыми прекрасными ребятами. Я живу вот в этом доме, сказал он, здесь я родился и вырос, пойдёмте, правда, я вас приглашаю, наверное, вам трудно поверить, что я ни с кем не знакомлюсь на улице, и уж тем более не зову сразу в гости, но это так. Вы меня очень обяжете, правда.
Вот так он говорил – настойчиво, и вместе с тем обаятельно, с некоторым даже артистизмом. Он производил впечатление неглупого, немного уставшего от жизни человека, и я подумал, ну раз он так зовёт, можно зайти ненадолго, тем более – в «замок», который я совсем недавно покорил; приобщиться его внутренних тайн и после этого окончательно закрыть для себя; стечение этих обстоятельств показалось мне вовсе не случайным, и как и в тот раз, когда нужно было решиться и сделать шаг на лестницу дома Нирнзее, я понял, что другого случая не будет.
Пока мы ехали в лифте до нужного этажа, наш грустный друг неожиданно извлёк из рукава олимпийки нож. Такие ножи – с наборной рукояткой из цветных пластиковых кружков – делали зэки на зонах. Он показал нож, посмотрел на нас печально и сказал, что мы такие молодые, симпатичные, хорошие ребята, а не знаем каких-то элементаных правил выживания. Милые мои, сказал он, так нельзя, мало ли что может случиться, я это рассказываю, не чтобы напугать, а чтобы вы хорошо себе представили, вы же, конечно, не думали, что у меня в рукаве нож, а я его постоянно ношу, но я-то человек в сущности мирный, ну а мало ли в городе придурков, хорошо, что на моём месте не оказался какой-нибудь маньяк или грабитель, нет, милые мои, повторил он, так нельзя, вы подумайте над моими словами.
Наверное, надо было выйти из лифта, забить на его протесты и просто уйти. Но что-то помешало мне это сделать. Возможно, объяснение ножу в рукаве – честное, спокойное и обстоятельное, точно старший товарищ из хорошо обученного афганского полка давал наставление молодым бойцам, чтобы те не погибли по дурости в первом же бою и оставались в строю как можно дольше, до самой победы.
Он отпер ключом большую железную дверь, и мы вошли в прихожую. Дверь он сразу запер на замок. Мы прошли за ним на кухню по прямому коридору, по обе стороны которого были две комнаты, прикрытые дверьми. Кухня была очень большая. Вообще всё в этой квартире было большое: коридор, двери, потолки, мебель... Мы сели за кухонный столик. Хозяин пошёл к плите варить кофе.
Тем временем из прихожей донесся звук отворяемой двери; вслед за этим раздался звук шагов, кто-то вышел из комнаты и теперь шёл на кухню, шлёпая тапками по паркету. Через мгновение в кухне появился грузный, плотно сбитый человек, чем-то неуловимо похожий на нашего нового знакомого. Это мой брат, представил его хозяин. Он на днях прибыл из Уссурийского края и пока живёт у меня.
Источник происхождения ножа из рукава стал понятен. Брат сходу, едва выслушав, как нас зовут, стал интересоваться: кто эти люди? Нахуя ты их сюда привёл? Глаза брата, в отличие от глаз хозяина, не предвещали ничего хорошего, и он тоже был в слюни. Хозяин говорил, это мои друзья, я их пригласил к себе в гости, отъебись. Брат спрашивал, какие друзья? Нахуя ты их сюда привёл? Слушай, иди к себе, не мешай людям, иди к себе, ладно? Голос у хозяина чуть-чуть изменился, в нём появилось что-то стальное, и брат тоже изменился, окей, ну мне просто интересно, кто это такие, ну если гости, тогда ладно, ну всё-всё, я пошёл. Ушёл.
Хозяин разлил по чашкам кофе и рассказал, что его брат недавно освободился из мест лишения свободы и из-за смены обстановки ему немного не по себе, давно на воле не был, немного клинит его, но вы не обращайте внимания, он у меня послушный.
Брат вернулся на кухню через несколько минут и сцена повторилась заново, буквально слово в слово. Слушай, что это за люди? Почему они здесь? Вот ты, обратился он ко мне, ты как сюда попал? Меня твой брат в гости позвал. Мой брат? А ты давно знаешь моего брата, чтобы мне это заявлять? Мы познакомились во дворе и просто пришли вместе. Просто пришли. А нахуя вы сюда просто пришли? Вас кто-то звал? Слушай, не кипятись, сейчас мы допьём кофе и уйдём. Допьетё и уйдёте? Посмотрим, как вы отсюда уйдёте. Эй, вмешался хозяин, иди к себе, кончай к людям приставать, что ты их пугаешь? Иди к себе. Всё, всё, ухожу, ну просто мне интересно, что за люди, почему они здесь, всё, иду- иду.
Через несколько минут он вернулся. Чё вы тут сидите? Вас сюда кто-то звал? Блядь, я не понимаю, кто эти люди! Тебя как зовут? (Я ещё раз назвал своё имя). Да мне по барабану, как тебя зовут, ты скажи, чё ты здесь делаешь? Ну что ты опять припёрся, дай мне с ребятами пообщаться, иди, к себе, иди. Иди! Всё, ладно, я понял, ладно, ухожу.
Ситуация постепенно накалялась. Хозяин, в силу своего состояния, все реже оказывал нам поддержку – он начинал клевать носом, его реплики в сторону брата становились всё более размытыми, ну ты это, ты, короче... он засыпал прямо на глазах, и я ничего не мог с этим поделать, он в любой момент мог провалиться в алкогольную кому, а я совершенно не представлял, как в одиночку умерить пыл его брата.
