По мере угасания сознания хозяина брат возвращался на кухню всё чаще, я пытался говорить с ним, что-то пытался ему объяснить, что мы совсем случайно здесь оказались, ты не кипятись, повторял я опять, мы сейчас уйдём, но брат не слушал мои объяснения, его мучали одни и те же вопросы, на которые он не знал ответа. Чтобы разрядить обстановку, я решил поговорить с ним на отвлечённые темы. Он был в трениках и без майки, на груди у него был вытатуирован разноцветный, уходящий на левое плечо китайский дракон. Я сказал, какая красивая татуировка. Красивая? А ты что-то в этом понимаешь? Может быть, ты знаешь, что она значит? Нет, не знаю. Ну так пойдём ко мне, я тебе объясню. Да нет, зачем. Пошли, пошли. Пойдём в комнату, я там тебе объясню. Ну чё сидишь, вставай, пошли. Да мне и тут вообще-то неплохо. А ты, я погляжу, смелый, да? Пойдём, говорю. Пойдём в комнату. Я хочу кое-что тебе показать. Пошли, покажу. Никуда я не пойду. Мы вообще-то пришли к твоему брату. К моему брату? А ты давно знаешь моего брата? Ты вообще откуда взялся? Пошли, пошли. Что-то интересное тебе сейчас покажу. Идём, говорю!
Тут включился хозяин, это был финальный его выход – сказав в очередной раз «иди к себе» и проводив брата за порог кухни спотыкающимся, угасающим взором, он вырубился окончательно.
Странно, но мне не было как-то особенно страшно, хотя всё шло к тому, что пришлось бы придумывать способ, как выбраться из этой квартиры. А я до сих пор совершенно не представлял, что нужно делать – все мои слова оказались бессильны что-либо изменить; хозяин сидел в отключке, брат должен был с минуты на минуту вернуться, и с каждым возвращением он всё больше распалялся. Ситуция зашла в тупик.
Я посмотрел на девушку. Лицо у неё стало совершенно белым, неживым. Она всё время молчала, только поначалу пыталась что-то сказать, но быстро поняла, что здесь её мнение равноценно мнению дверной ручки, до которой впрочем, ещё дойдёт своё время и свой спрос, а пока надо порешать вопросы с другим человеком. Всё это время на столе лежали два ножа с наборными рукоятками. Сейчас я посмотрел на ножи и немного даже поразился той лёгкости, с которой принял решение пустить их в ход при первой серьёзной угрозе.
Брат задерживался, видимо, пошёл в туалет, и я стал довольно энергично трясти хозяина за плечо. Прошло, наверное, пять минут, прежде чем он смог разлепить глаза. Я начал втолковывать ему, что нам пора домой. Он с трудом понимал, чего от него хотят, и чтобы довести до него эту простую мысль, пришлось изрядно потрудиться. Тут подоспел брат, но хозяин, к счастью, уже немного пришёл в чувство, и брат был изгнан из кухни. Втроём мы пошли в прихожую. При виде готовой выпустить нас двери я испытал невероятное облегчение. Но, как тут же выяснилось, радоваться было пока нечему. Хозяин возился с замком, и у него никак не получалось открыть. А, понятно, он запер дверь на ключ. Эй, слышишь, принеси ключ. Брат появился в коридоре. Какой ключ? Его виды на нас грозили пойти прахом, и он спрашивал уже без прежней покорности в голосе, даже с вызовом. Ключ от двери! У меня нет ключа от двери. Неси ключ сюда, я сказал! Слушай, давай я позвоню Че Геваре. Нам надо понять, кто эти люди, как они здесь оказались. Сейчас я звоню Че, он приезжает, и мы всё выясняем. Оставь их в покое, это нормальные ребята, я их сюда позвал! Ты не понимаешь. Сейчас я звоню Че, он... Да принеси же, блядь, ёбаный ключ! Подождите немного, ребята.
Хозяин ушёл в комнату. Несколько минут оттуда доносились приглушённые переругивания. У меня возникла странная мысль, что сейчас брат сможет убедить хозяина, что мы и в самом деле не те, за кого себя выдаём, и что дверь открывать не надо, а надо продолжать задавать вопросы до тех пор, пока не будет получен ясный и окончательный ответ.
Глядя на бедную девушку, я понимал, что её терзает та же мысль.
Наконец в коридоре появился хозяин, у него в руке был ключ, он вставил его в замок, несколько раз повернул. Дверь распахнулась. Мы вышли за порог. Не стали ждать лифта, пошли пешком. Хозяин говорил нам вслед, ребята, простите моего брата, он сейчас немного не в себе, а так он человек хороший, прекрасный человек, пальцем никого не тронет. Ну ладно, прощайте. Счастливо.
Мы вышли из подъезда и всю дорогу до метро прошли молча и не глядя друг на друга. Стеклянные двери, вестибюль, турникеты, эскалатор, платформа. Подошёл поезд, двери открылись, девушка вошла в вагон. Быстро взглянула на меня и тут же отвела взгляд. Кажется, я успел сказать ей «пока» прежде, чем двери закрылись.
Я смотрел вслед уезжавшему поезду, пока он не скрылся в туннеле.
Наталья Гонохова
XX00X
Две головы торчат над партой – стрижки короткие, шеи длинные. Одна, черноволосая, нырнула к самой тетради, и нос гуляет вслед за ручкой. Букв много и все сложные, и еще то большую, то маленькую надо писать, поди разбери когда какую. Работы надолго. А вторая, рыжая голова, уже туда-сюда крутится как флюгер, все буквы давно стоят на листе – кривые, но без ошибок. Когда в 4 читать научишься, а в 5 писать, первые годы в школе скука до потолка.
Первый Женька, второй Жека. Жека сопит, елозит, краску на парте ручкой расковыривает. Учительница внимания на томящегося второклашку не обращает – уже двадцать минут внимательно-внимательно смотрит в классный журнал. За большой темно-зеленой обложкой очень удобно прятать очередной том про мисс Марпл.
- Эй, смотри! Яртов, смотри что у меня, - Жека наконец придумал, чем заняться. Из ранца добыл папин подарок – блокнот, совсем маленький, в ладонь влезает. На обложке улетает в прекрасное далеко блестящая черная машина-ауди, а сами листы на пружинке, не понравился рисунок – вырывай. Сокровище, которое использовать надо с умом. Щедрым шепотом он предлагает: «Давай в крестики-нолики?». Женька кивает, повод бросить надоевшее чистописание найден.
– Чур крестики мои всегда-навсегда! – Жека уточняет решительно. Они очень удачно сидят, средний ряд и парта третья, вокруг шелестящие поля чужих тетрадок и до маленького блокнота, кочующего с одной половины парты на другую, никому нет дела.
А потом перемена. Пацаны стоят возле холодного подоконника: крестик, нолик, крестик, нолик. Игра закончена, нолики победили. Женька-темный, подумав, спрашивает: «Что у тебя самое любимое в школе? У меня перемена и булочки». «И у меня. Правда, очень долго ждать. Перемену эту». Тогда Женька говорит секрет.
- Я очень боюсь, что в средний класс надо идти. Там биология будет, мне Ленка сестра рассказывала. Это про мертвых зверей, и там целый кабинет как у нас, но с мертвыми зверями. И я боюсь, что там наш Чапа тоже стоит, его раньше, еще до школы машина сбила. А потом мне вчера приснилось, что все 5 уроков была биология, и ни одной перемены.
- Ну, давай будем с биологии убегать. Так можно, я видел из окна, как средние убегают и прячутся за школой. А без перемены не бывает, она обязательная. Я даже такой знаю способ, если долго ее нет, надо говорить заклинание. Перемена-непременно-перемена-непременно. Если сто раз без ошибок сказать, не напутать, то сразу настает, еще иногда до того, как договоришь.
Перемена – десятиминутный кусок свободы, который обещан каждому. В перемену разрешены даже догонялки, а если никто не видит, можно кидать резинки в первоклассников, они очень глупо визжат. Второй класс уже не визжит, только если урок отменяют, от радости можно. А за минуту до конца надо успеть подбежать к фонтанчику с водой и накрыть ртом холодную благодатную струю. Только если там не стоит третий класс – они закрывают фонтан хитрым способом, так что тот стреляет не хуже водяного пистолета. В перемену умещается 24 партии в крестики-нолики.
Ленка находит блокнот через два дня и бежит к папе. Она не ябедничает, а ищет справедливости. Со скромным торжеством показывает целиком исчерканный обличительный документ: «Он обещал, что будет здесь машины рисовать, а сам балуется, все испортил, как маленький!». Ее-то блокнот с игрушечным медведем на обложке будет нетронутым лежать еще четыре года, чтобы потом потеряться при переезде.
В среднем классе биология оказывается не страшной, но такой же скучной, как и уроки в начальных. В шкафу стоит только линялая белка с одним стеклянным глазом – второй давно похищен – да вертикальные колбы с извитыми узлом рептилиями. Они всегда покрыты пылью и никому не интересны. То ли дело геометрия! Фигуры послушно выстраиваются в тетради по мановению карандаша и
