утонул, не приходя в сознание. Проще говоря, погиб и умер, дела закрыты, тело выловлено и похоронено.
Харченко не удовлетворился ответом, звонил в Москву:
— А точно тело похоронено? Может, не Мушкова?
Ему ответили: похороны состоялись при многочисленных свидетелях, есть акт экспертизы и медицинское заключение.
— Все равно фотографию вышлите, — попросил Харченко.
Фотографию выслали, по факсу пришло что-то вроде фоторобота, крайне неразборчивое: мужчина среднерусской внешности, похожий сразу на всех и ни на кого в отдельности.
Тем не менее лейтенант почуял детективный сюжет. Все думают, что похоронили бандита, а бандит скрывается хитрым способом! Иначе откуда у него билет, скажите, пожалуйста? Не подсунули же!
Харченко пришел к Татьяне под вечер, когда она, Гоша и дети пили чай в саду под навесом, где до этого стоял несчастный “Москвич”.
— Привет покойникам! — поздоровался Харченко.
— Вы думайте, что говорите! — рассердилась Татьяна.
— А я и думаю, — подсел Харченко, иронично поглядывая на Гошу. — Как оно, на том свете? Ничего?
— Не знаю, — сказал Гоша, поняв, что вопрос обращен к нему.
— Он не знает! — рассмеялся Харченко. — Само собой, потому что ты там не был. Но все думают, что ты там!
— Виталя, ты не шути, а скажи толком, — попросила Татьяна. Она, женщина тонкая, знала, как сбить с толку любого: не окриком, не напором, а таким вот неожиданным душевным обращением — по имени и дружелюбно. Наш человек, к этому не привыкший, тут же теряет почву под ногами и становится податлив.
И Харченко смилостивился, объяснил:
— Ты мне билет давала, так вот — Мушков наш погиб, оказывается. И похоронен. Только я думаю, жив он.
Харченко не боялся раскрыть тайну, он придерживался методики, которая предполагает прямое психологическое воздействие на вероятного преступника — давить информацией. Дескать, я все знаю, и тебе от меня не уйти!
Он внимательно смотрел в глаза Гоши.
Глаза оставались безмятежны.
— Ты что ж думаешь, — спросила Татьяна, — он и есть этот Мушков?
— Предполагаю.
— Имя-отчество как?
— Дмитрий Георгиевич.
— А он Гоша.
— Кто сказал, что Гоша? Он сам сказал? Значит, так, гражданин, — официально обратился лейтенант к Гоше, — брать я вас пока не буду. Мы кого попало не берем. Да и не хочу, чтобы надо мной смеялись, если ты вдруг почему-то все-таки не Мушков. Но учти — ты у меня под контролем. Любой твой шаг может тебя выдать! Понял? Учти, у меня в районе три нераскрытых ограбления и два убийства. Если будешь себя вести неправильно, я их сразу раскрою!
И Харченко, исполнив долг, встал, не попросив даже чая.
— А кто он был, этот Мушков? — спросила Татьяна.
— Бандит-рецидивист, — ответил Харченко.
— Круто! — восторженно завопил Толик, зная по кино и телевизору, что бандит-рецидивист — профессия приключенческая, опасная, денежная, следовательно — хорошая.
— Заткнись! — одернул его Костя, понимавший в жизни побольше брата.
А разговор этот слышала, копаясь в своем саду, Эмма Петровна Обходимова. Она совершенно случайно оказалась около забора в это время и даже кое-что видела сквозь щель, которая, опять-таки случайно, оказалась прямо перед ее глазами.
Утром Гоша внес на кухню два ведра с водой, чтобы согреть их на плите для стирки: водопровода в доме не было, пользовались колонкой на улице. Попросил Толика зажечь газ. Сам он чурался огня, особенно открытого, не подходил близко. Татьяна считала: следствие пожара, в котором Гоша побывал.
Толик зажег газ.
В это время вошла Татьяна. Гоша, собиравшийся уже поставить ведра на горелки, в свете дня источавшие почти невидимое и не казавшееся опасным пламя, распрямился, чтобы поздороваться с нею. А Толик, смастерив бумажный самолет, пустил его, и тот спланировал на одну из горелок и вспыхнул. Татьяна охнула и смахнула самолет сковородником и неосторожно: на футболку Гоши. Край футболки сразу же занялся огнем, но Гоша, вместо того чтобы потушить, смотрел с ужасом и ничего не делал. Только отступал к стене, словно желая уйти от пламени — но как ты уйдешь от огня, который на тебе самом?
Татьяна схватила большое полотенце, накинула на Гошу, захлопала руками, потушила пламя.
А лицо Гоши покрылось потом, стало серым. Он сполз по стене и закрыл глаза.
— Не надо! — закричал испуганный Толик.
Татьяна, вглядываясь в лицо Гоши, стала трясти его за плечи:
— Ты что? Что с тобой, Гоша? Гоша!
Зачерпнула кружкой воды из ведра, плеснула Гоше в лицо.
Гоша открыл глаза. Лицо его медленно розовело.
— Господи, Гоша, как ты меня напугал!
— Кто Гоша? — спросил Гоша. — А ты кто?
— Вот тебе раз! Опять, что ли, память потерял? — удивилась Татьяна.
Часть вторая
Да, Гоша опять потерял память.
Татьяна указывала ему на Толика, на Костю, который, поздно проснувшись, умывался у рукомойника:
— Их ты помнишь? Как на машине с ними катался?
— Нет.
— А машину-то помнишь вообще? Как ее ремонтировал?
— Нет.
— А как в теплице работал?
— Нет.
— Плохо дело, — вздохнула Татьяна. — А как попал сюда — помнишь?
— Не помню! Женщина, в чем дело вообще? Где я?
Толик спросил:
— Мам, чего это с ним? Был нормальный, а теперь…
— Нечего тебе тут, иди гуляй! — вместо ответа прогнала его Татьяна. — И ты тоже! — услала и Костю.
И объяснила Гоше:
— Ты ночью сюда пришел. Совсем ничего не помнил. Вид был такой, будто с пожара. Потом начал понемногу приходить в себя. А только что огня испугался, в обморок упал. И опять ничего не помнишь.
— То есть я тут жил, что ли?
— Жил.
— А до этого?
