неожиданной игривостью: — Но можем познакомиться!
— Ну, так тоже не надо! — оскорбилась Лидия. — Не знает он! Я вам ничего такого не сделала!
— А хотела? — улыбнулась Татьяна, которая ничуть не была в претензии на подругу: знала ее неисправимый характер. Да и не из-за кого в претензии быть.
— Ничего я не хотела! Сроду, Тань, ты обо мне что-то думаешь!
— Да ладно, не думаю я ничего!
Они разошлись вполне мирно.
— Кто это? — спросил Гоша.
— Подруга.
— Похоже, я ее знал?
— Знал.
— Предупредила бы, а то неудобно получилось. Женщина вообще-то симпатичная.
— Догони, — равнодушно предложила Татьяна.
— Делать мне больше нечего! Нет, в принципе можно. Но не сейчас.
Гоша насупленно шел по улице и бормотал:
— Статус, интеллектуальный уровень… То, что не дурак, это я чувствую. А статус… Не бедный я, надо думать.
— Почему это? — спросила Татьяна.
— А на машины смотрю, — показал Гоша, — и понимаю: дорогие и хорошие мне нравятся, а дешевые и плохие нет.
— Дорогие и хорошие мне тоже нравятся, это еще ничего не значит.
— Тоже верно… А я совсем без денег был?
— Совсем.
Татьяна ответила легко и просто — была готова к этому вопросу. Если бы Гоша был прежним, она сказала бы: да, были деньги и есть, но давай-ка подождем их тратить, пока ты не вернешься в память. Теперешний же Гоша казался ей слишком ненадежным. Отдашь ему деньги — как бы беды не вышло.
Опасения ее, кстати, тут же подтвердились: по дороге встретился зал игровых автоматов со скучающим охранником у двери, и Гоша, остановившись, сказал:
— Тянет.
— Куда?
— Туда.
— Еще чего, последние деньги проигрывать!
— Доктор сказал: все надо проверять. А то не вспомню. Если тянет — почему тянет? Может, просто так, а может, не просто.
— Без проверки обойдемся, — сказала Татьяна. — Тянет — перетерпишь!
— И пива нельзя?
— Нельзя!
Татьяна попробовала пристроить его к прежней работе в теплице. Но Гоша забыл все, чему научился, к цветам не проявил никакого интереса, на просьбу же Татьяны перенести ящики с рассадой сказал:
— Доктор велел ориентироваться на то, что чувствуешь. Что привлекает, а что вызывает отвращение. Ящики таскать, сразу скажу, у меня вызывает отвращение полное.
— Да? А что привлекает? Жрать задаром? Я тебя все это время кормила, между прочим!
— А я не просил!.. Слушай, не кричи. Такая интересная женщина, а такая какая-то не мягкая. Ты пойми, я же действительно хочу узнать, кто я. Но надо быть осторожным. Ты говоришь — ящики. А я, может, музыкант? Пианист или скрипач. Покалечу пальцы — и нет профессии! Понимаешь?
— Музыкант? Ладно.
Татьяна сходила в дом за гитарой, на которой в молодости немного играл Валерий, а потом и она сама потренькивала на досуге.
— На! Пробуй!
Гоша зажал пятерней лады, щипнул струны.
— Нет. Если и играю — не мой инструмент.
— Вижу я, какой у тебя инструмент!
— Какой? — хихикнул Гоша, бог весть что предположив.
— Язык!
— Татьяна, я понимаю твои эмоции, конечно, — обиделся Гоша. — Но если ты так, то я ведь могу и уйти!
— А тебя кто держит? Ты мне нужен, думаешь? Сокровище! Черт тебя знает, кто ты такой — работа у тебя отвращение вызывает, а покурить и пива выпить — с удовольствием! Наводит на мысли!
— Какие это мысли? А работу мы только физическую пробовали. Может, я… — Гоша помешкал, перебирая, — физик-атомщик, например? Или бизнес-менеджер! Или математик? Или вообще учитель в школе!
— Это вряд ли, — усомнилась Татьяна.
Но решили проверить: пошли в дом, и Гоша полистал учебники Толика и Кости.
— Понимаешь что-нибудь? — наблюдала Татьяна.
— А что тут не понять? Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, — наизусть сказал Гоша.
— Это и я помню. А посложней что-нибудь? Только без подглядки.
— Ну… Битву при Калке помню. Правда, не помню, кто с кем и кто победил. Бородинское сражение — уже лучше, наши победили, хоть и отошли. Помню еще — хордовые.
— Это что?
— Что-то из биологии. Черви, что ли. Нет, много помню, — обнадежился Гоша. — Так дело пойдет!
Однако учебники отложил, умственной информацией явно не увлекся.
Ходил по двору, глядя вокруг, словно ждал: что-то ему намекнет и подскажет. Но мир этот был ему чужд и молчал.
А Эмма Петровна, возвращаясь из магазина, проходя мимо Одутловатова и Кумилкина, бесцельно сидевших на лавке возле кривой калитки своего двора, поздоровалась и сказала как бы между прочим:
— Татьяна с сожителем недоразумения выясняют.
— Это какие? — спросил Кумилкин.
— Он говорит: не помню ничего. А она говорит: вспомни, может, ты, говорит, академик был. А до этого к ним милиционер приезжал, говорит: нет, он был, говорит, бандит. Вот мне бандита только в соседях не хватало!
Она проследовала дальше, а Кумилкин хлопнул себя по коленкам:
— Что я тебе говорил, Олег Трофимович! А? Нюх у меня на это дело! Я тебе говорю: взял кассу — и залег! И делает вид, что ничего не помнит. Сидел я с одним таким, ему говорят: ты Петров и ты убийца, а он уперся: я не Петров, а Васечкин и людей сроду не убивал, а, наоборот, люблю! И ничего доказать не могли!
— Отпустили?
— Нет, конечно.
— А может, он действительно память потерял? Это бывает.
— В любом случае есть у меня одна мысль, — задумчиво сказал Юрий.
И к вечеру он явился ко двору Татьяны с этой одной мыслью. Не заходя, подозвал бесцельно слоняющегося Гошу.
— Привет!
— Привет, — подошел Гоша. — Я тебя тоже знал?
— Совсем память переклинило? — сочувственно спросил Кумилкин.
— Совсем…
