— А куда хочешь!
— Я никуда не хочу, — улыбнулся бомж.
— Ага, культурно не понимаешь?! — завелся Костя. — Сейчас будет некультурно!
Толик подобрал с земли палку и подал ее Косте. Тот схватил ее и крикнул:
— Считаю до трех!
Но Татьяна, вышедшая из калитки, осекла его:
— Э, э, орел! Брось палку!
— А он слов не понимает!
— Ладно, идите в дом, остынет все! И так целый день шалаетесь не евши! Идите, я сказала!
Толик и Костя, лишенные развлечения, неохотно пошли к дому: не слушаться мать они опасались. За ней не задержится и по затылку треснуть.
— Ну? И что будем делать? — спросила Татьяна. — Чего ты пристал ко мне, чего ты от меня хочешь?
— Есть хочу, — ответил бомж.
— Ага, конечно!
Татьяна подумала.
— А если вынесу тебе поесть — уйдешь?
— Почему? — не понял бомж.
— Потому, что ты тут не нужен мне!
— Почему?
— Он еще спрашивает! Ну, тогда извини! У меня терпение не безграничное, особенно на мужчин! — Татьяна достала старомодный мобильный телефон, нажала на кнопки. — Здравствуйте! Милиция? Тут человек, он хулиганит! Пристал ко мне и не уходит. Не напал, но может. А? Нет, я что, должна ждать, что ли? Вы тоже совесть имейте! Я не кричу, а… Да не знаю я, кто у нас участковый, я в глаза его не видала сроду! А? Садовая, тринадцать. Татьяна Лаврина. Вам-то какая разница? Ну, тридцать пять. А что, к пожилым не приезжаете?.. У вас тоже голос молодой. Двадцать пять? Я где-то так и думала… Мы что, об этом будем говорить вообще? Спасибо, жду.
Татьяна отключилась и сказала бомжу:
— Слышал? Я тебе по-человечески советую — лучше уйди. Понял?
Но бомж остался сидеть, словно не осознал опасности.
Через полчаса к дому Татьяны подъехал милицейский “воронок”.
Из него вышли двое: лейтенант Харченко и сержант Лупеткин. Оба молоды, Харченко высок, строен, обаятелен, что среди милиционеров тоже встречается, а Лупеткин коренаст и неказист; в силу внешних данных и звания он зато был больше предан службе.
Татьяна встретила милиционеров. Харченко осмотрел ее с преувеличенным удивлением:
— Это вы звонили?
— Я.
— Вы говорили — вам тридцать пять. Я бы и тридцати не дал!
— Спасибо, — сказала Татьяна, не принимая игривого тона, и напомнила о деле:
— Вот — сидит.
Лупеткин подошел к бомжу:
— Гражданин, встанем, пожалуйста!
Тот встал.
— Документы, пожалуйста!
— У меня нет, — улыбнулся бомж.
— Какая неожиданность! — изумился Харченко, весело глянув на Татьяну. — Это почему же?
— Не знаю.
— Опа, как интересно! — съехидничал Лупеткин. — А чего ты жженый такой? Горел, что ли?
Бомж осмотрел себя и не ответил.
— А откуда сам-то вообще? — продолжал допрос Лупеткин.
— Не знаю.
Лупеткин посмотрел на Харченко.
— Взять-то мы его можем, — задумчиво сказал Харченко. — Вас Татьяна зовут?
— Ну, — сказала Татьяна, не понимая, какое это имеет отношение к делу.
— Таня, суть следующая: мы его можем взять, нет проблем. Но отпустим.
— Почему?
— Указание есть: если бомжи не местные, не задерживать. Они зимой все равно исчезают или замерзают. А содержать у нас негде.
— До зимы, что ли, его терпеть?
— А он угрожал или еще что-то?
— Да нет, просто сидит. Как псих какой-то.
— Действительно, какой-то заторможенный. Не могу его взять, Таня. А препроводить куда-то без документов невозможно… Вы здесь живете, в этом доме?
— А где же еще?
— Одна? — заботливо уточнил Харченко.
— Дети. Два мальчика.
— Неужели вас муж не может защитить? — все более сочувствовал красавец-лейтенант.
— Отсутствует.
— И участковый, говорите, не контролирует? Давайте я стану вашим участковым? — предложил Харченко, а Лупеткин отвернулся, чтобы Татьяна не увидела его улыбки. Сержант хорошо знал повадки своего старшего по званию напарника.
Татьяна не выразила готовности стать подопечной лейтенанта, но он, тем не менее, записал номер ее телефона, дал свой и настоятельно просил звонить, если что.
Милиционеры уехали, Татьяна ушла.
Когда стемнело, она появилась и сказала:
— Ладно, заходи. Но в дом не пущу, не надейся!
Она устроила неизвестного человека в сарае.
Назавтра, отстояв смену в магазине, Татьяна жаловалась зашедшей вечером попить чаю школьной подруге, парикмахерше Лидии, женщине лиричной и вечно вздыхающей, потому что жизнь ее, как она считала, не вполне удалась. Они сидели в саду под яблоней, за дощатым столом, и Татьяна, кивая на сарай, говорила:
— Второй день его кормлю… Приблудился и уходить не хочет. Нет, выгоню, конечно! Был бы мужик, а он — недоделанный какой-то.
Лидия встала, тихонько подошла к сараю, заглянула в щелку, увидела бомжа, который с величайшим интересом рассматривал, доставая из столярного ящика, рубанок, молоток, топорик, и аккуратно все это раскладывая вокруг себя. Он, видимо, вообще был большой аккуратист: цветастое старое одеяло, что выдала ему Татьяна, было ровно и гладко застелено, край загнут, подушка поставлена уголком.
Вернувшись, Лидия поделилась впечатлением:
— Если подстричь — симпатичный.
Татьяна только махнула рукой:
— А!..
Дескать: много их, симпатичных. А мне если и нужен мужик, то — по хозяйству.
— Я недавно по телевизору видела, — сказала Лидия, томно отпив чаю и промокнув губы бумажной салфеткой, — женщина одна выступала: у меня муж инопланетянин. Говорит, встретились… Ну, как обычно между мужчиной и женщиной, — Лидия сделала паузу, отыскивая слово, и нашла его. — Отношения. Он и говорит ей: я инопланетянин, я послан для задания на вашу планету, чтобы ее разрушить, но я тебя полюбил и хочу с тобой жить и не буду Землю разрушать. И я, говорит, то есть эта женщина говорит, я,
