смешаться в Версале с красными мундирами гвардии короля. И израненный в боях маршал Удино шествовал к обедне рядом с герцогом Муши, сроду не подходившим к пушке. И оба презирали друг друга. По улицам расхаживали спесивые дряхлые эмигранты, чьи манеры и одежды давным-давно вышли из моды... Они были смешны - великая трагедия для всякого француза.

Главное для победы - наладить коммуникации. Я наладил, как только отдохнул, то есть на другой день по приезде. Информация из Парижа поступала теперь ежедневно! Да, пламя ярости уже клокотало, и жалкое новое время рождало тоску о прежнем - великом. Пришло письмо от брата Люсьена. Он жил в Италии и деловито просил меня 'побыстрее приготовить железо для доменных печей', которыми он владеет. Я отлично понял его призыв. Что ж, 'железо' непременно будет! И железная корона Италии вернется на голову того, кому она должна принадлежать! Второй раз после переворота восемнадцатого брюмера брат звал меня взять власть.

Вскоре очередной посланец Люсьена сообщил: на Венском конгрессе Талейран предложил союзникам отправить меня (точнее: сослать) подальше, на Азорские острова. Он предупреждал, как опасно сейчас оставлять меня рядом с Италией - родиной моих побед. И я понял: если великий хитрец забеспокоился, значит, воистину пора! Мне уже прислали его печальное резюме о вернувшихся Бурбонах: 'Ничего не поняли, ничему не научились'. Что ж, наши мнения совпадали... Но эти идиоты на конгрессе только посмеялись над ним. Они ведь знали, что отвоевать Францию с несколькими сотнями солдат - невозможно...

Еще раз все обдумав, я принял решение. Никто о нем не знал. Все приготовления были сделаны мной в совершеннейшей тайне. В день отъезда я, как обычно, поужинал с матерью. И после чая сказал ей, как бы между прочим: 'Нынче ночью я уезжаю... в Париж'. Она сначала не поняла. И тогда я добавил: 'Я причинил Франции много бед, пора загладить вину'.

Она была матерью солдата и женой повстанца. Она поняла и приняла мой поступок... как и то, что меня ожидало. И сказала: 'Господь, видно, не хочет, чтобы вы погибли от дряхлости, скорее всего он определил вам смерть с мечом в руке'. Обняла и перекрестила.

Я составил обращение к нации: 'Французы, я возведен на престол вами! В изгнании я услышал ваши жалобы и упреки своему императору. Вы упрекали меня за то, что ради своего покоя я жертвую благом Отечества. И вот я переплыл море, невзирая на все опасности. Я снова вступаю в свои права, основанные на правах ваших... Солдаты, мы не побеждены! Просто нашлись среди нас изменники - нашим лаврам, нашему Отечеству и своему Государю. Теперь ваш император снова с вами! Присоединяйтесь! И наш орел снова взлетит до небес и сядет на купол собора Нотр-Дам!'

Ночью я отдал приказ. Семь жалких суденышек было в моем распоряжении. Тысяча человек погрузилась на них в темноте. Они не знали, куда и зачем мы отправляемся. Я также велел погрузить все золото, которое у меня было, и прикрыть его книгами. Одни сокровища - другими...

Посреди ночи, когда погрузка закончилась, я велел разбудить членов Государственного совета и коменданта острова. Полусонные, они почти испуганно смотрели на меня. 'Я удовлетворен своим пребыванием на вашем острове, - сказал я несколько насмешливо. - Но неотложные дела зовут меня покинуть этот райский уголок. Я оставляю на ваше попечение мать и сестру'. Они так и не посмели спросить, куда я направляюсь.

Когда мы отчалили, я сказал наконец моим солдатам: 'Друзья, мы возвращаемся на путь славы - если вы, разумеется, не против'. Как загорелись их глаза! Какой рев восторга вырвался из их глоток: 'Да здравствует император!'

Но вскоре сильный встречный ветер заставил моряков заговорить о возвращении, что уже бывало в моей жизни. Я приказал продолжать плавание. И ветер, как по команде, вдруг улегся. И это тоже бывало!.. Прохладная ночь... свежо... я сидел на палубе, завернувшись в плащ, и ждал рассвета. Я снова был достоин Истории... Мы подплывали к Каннам. Потянуло ветерком, запели птицы, начало вставать солнце. Птицы!.. Это мой орел уже взмывал над перепуганными насмерть монархами, над Венским конгрессом!.. И они поспешили объявить вне закона императора, коронованного Папой. Что писали в эти первые дни французские газеты! 'Корсиканское чудовище... тиран...' А что обещали жалкому королю мои маршалы! Ней клялся Бурбону, что привезет меня в железной клетке... Сульт, ставший военным министром короля, разрабатывал диспозицию моего пленения... А в это время те самые крестьяне, которые еще вчера мазали дерьмом мое чучело, увидев меня сейчас... Восторг! Слезы! Это была встреча блудных сыновей с отцом, который сам нашел их - к ним вернулся! Я не ошибся. Прекрасная Франция хотела возврата величия - я отучил ее жить в унижении!

И наступил самый прекрасный день моей жизни... да, наверное, и всего жалкого века, осиротевшего нынче без моей славы, навсегда потускневшего без моей дерзости. Еще там, на острове, бессонными ночами я мечтал, как это случится. Так и случилось! С горсткой солдат, окруженный толпой крестьян, которые шли со мной на весьма возможную смерть, как на праздник, я увидел вдали их. Наконец-то! Это были войска, посланные меня арестовать. Батальон гвардейцев. Они построились в каре и ждали... И тогда я велел остановиться и крестьянам, и своим солдатам. Приказал им опустить ружья. Сказал: 'Теперь - мое дело!' И пошел вперед.

В стареньком зеленом мундире, в треуголке и наброшенном на плечи плаще я шел к тем, кто еще вчера были моими солдатами. Я сразу их узнал... вчерашних моих сыновей... потому что все солдаты - мои дети! Это были они солдаты Пятого полка.

Раздалась команда: 'Целься!' Они вскинули ружья... Я видел командовавшего ими офицерика, совсем молоденького, видно, из этих 'приехавших', не нюхавших пороха аристократов. Я подошел совсем близко... Какие бледные были у них лица, как дрожали ружья в их руках!

'Пли!' - закричал каким-то тонким, жалким голосом офицер... Но они стояли недвижно. И тогда, распахнув сюртук, я сказал: 'Солдаты Пятого полка! Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Стреляйте!' И они, рыдая, бросились ко мне... Они целовали мне руки... Помню двоих - упав на землю, они обнимали мои колени!..

Так начался великий марш на Париж, равного которому нет в истории. Я только стучал табакеркой в крепостные ворота - и они распахивались передо мной... Фейерверки, ликование... и слезы на глазах людей... И, обгоняя меня, в Париж летели слухи о неприступных крепостях, сдававшихся без боя своему императору. Такой был народный восторг!

Толпа, как море... так же изменчива... И вскоре мой неверный маршал, поклявшийся королю доставить меня в железной клетке, вынужден был заявить: 'Я не могу двумя руками остановить движение океана!' Ней присоединился ко мне, мы обнялись, и всё было забыто! Правда, угощая его изысканным обедом, я все-таки спросил у 'храбрейшего из храбрых', заботливо подливая ему вина: 'А чем собирались кормить меня вы в уготованной мне железной клетке?' И герцог Эльхингенский, созданный мною герцог, прошедший кровь и смерть, заплакал от унижения. 'Вы понимаете, что теперь мы навсегда вместе - до гроба?'

Уже на Святой Елене, когда император узнал, что великого маршала расстреляли ничтожные Бурбоны, он почти с ужасом сказал: 'Как часто случайно оброненные мною фразы становились пророческими!' И все представлял, как расстреливали Нея в Люксембургском саду...

- Так в пирах и радости, без единого выстрела, я шел к своей столице. Оттуда все время приезжали вчерашние сподвижники, спешили присоединиться ко мне, привозили парижские слухи. Мне донесли, например, что Шатобриан умолял короля остаться в столице. 'Мы укрепимся в Венсеннском замке и приготовим Париж к обороне. Да, скорее всего мы погибнем, погибнете и вы, - обрадовал он короля, - но ваша гибель станет бессмертием Бурбонов!..' Он говорил с королем об Истории! Но что могли понять выродившиеся Бурбоны?! История! Слава! К чему им? Набить брюхо, по...ся и в сытости и богатстве помереть от старости. Вот и вся мечта! И вскоре король, уже успевший объявить, что смерть за народ будет достойным финалом его жизни, поклявшийся 'умереть только на французской земле', бежал прямиком в Бельгию - в Гент.

Въезжая в Париж, на мартовской дороге я увидел много ворон... и вспомнил о бежавших Бурбонах. 'Монитор', еще вчера меня проклинавший, вышел с карикатурой: орлы влетали в Тюильри, откуда поспешно убегали надутые индюки!.. За девятнадцать дней, не сделав ни единого выстрела, не пролив ни капли французской крови, я вернул себе империю. Фантастика? А что не фантастика в моей судьбе?

Так начались мои три медовых месяца с Францией.

Я обратился к нации и союзникам: 'Я хочу упрочить свой трон, возвращенный мне любовью моего

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×